Удар, удар, ещё удар,
Опять удар...
И вот — Борис Буткеев (Краснодар)
Проводит апперкот.
Вот он прижал меня в углу,
Вот я едва ушёл,
Вот — апперкот, я — на полу,
И мне нехорошо!

Но думал Буткеев, мне челюсть кроша:
«И жить хорошо и жизнь хороша!»

При счёте «семь» я всё лежу,
Рыдают землячки...
Встаю, ныряю, ухожу —
И мне идут очки.
Неправда, будто бы к концу
Я силы берегу, —
Бить человека по лицу
Я с детства не могу.

Но думал Буткеев, мне рёбра круша:
«И жить хорошо и жизнь хороша!»

В трибунах свист, в трибунах вой:
«Ату его — он трус!»
Буткеев лезет в ближний бой,
А я к канатам жмусь.
Но он пролез — он сибиряк,
Настырные они!
И я сказал ему;
«Чудак! Устал ведь, отдохни!»

Но он не услышал, он думал, дыша,
Что жить хорошо и жизнь хороша.

А он всё бьёт, здоровый чёрт,
Я вижу — быть беде, —
Ведь бокс не драка, это спорт
Отважных и т.д.
Вот он ударил — раз, два, три —
И... сам лишился сил,
Мне руку поднял рефери,
Которой я не бил.

В сон мне — жёлтые огни,
И хриплю во сне я:
«Повремени, повремени —
Утро мудренее!»

Но и утром всё не так,
Нет того веселья:
Или куришь натощак,
Или пьёшь с похмелья.

В кабаках — зелёный штоф,
Белые салфетки —
Рай для нищих и шутов,
Мне ж — как птице в клетке.

В церкви смрад и полумрак,
Дьяки курят ладан...
Нет! И в церкви всё не так,
Всё не так, как надо!

Я — на гору впопыхах,
Чтоб чего не вышло.
А на горе стоит ольха,
А под горою — вишня.

Хоть бы склон увить плющом,
Мне б и то отрада!
Хоть бы что-нибудь ещё...
Всё не так, как надо!

Смеюсь навзрыд, как у кривых зеркал,
Меня, должно быть, ловко разыграли:
Крючки носов и до ушей оскал —
Как на венецианском карнавале!

Вокруг меня смыкается кольцо,
Меня хватают, вовлекают в пляску.
Так-так, моё нормальное лицо
Все, вероятно, приняли за маску.

Петарды, конфетти... Но всё не так!
И маски на меня глядят с укором,
Они кричат, что я опять не в такт,
Что наступаю на ноги партнёрам.

Что делать мне — бежать, да поскорей?
А может, вместе с ними веселиться?..
Надеюсь я — под масками зверей
Бывают человеческие лица.

Все в масках, в париках — все как один,
Кто — сказочен, а кто — литературен...
Сосед мой слева — грустный арлекин,
Другой — палач, а каждый третий — дурень.

Один — себя старался обелить,
Другой — лицо скрывает от огласки,
А кто — уже не в силах отличить
Своё лицо от непременной маски.

Я в хоровод вступаю, хохоча,
И всё-таки мне неспокойно с ними:
А вдруг кому-то маска палача
Понравится — и он её не снимет?

Вдруг арлекин навеки загрустит,
Любуясь сам своим лицом печальным;
Что, если дурень свой дурацкий вид
Так и забудет на лице нормальном?!

За масками гоняюсь по пятам,
Но ни одну не попрошу открыться:
Что, если маски сброшены, а там —
Всё те же полумаски-полулица?

Как доброго лица не прозевать,
Как честных отличить наверняка мне?
Все научились маски надевать,
Чтоб не разбить своё лицо о камни.