Кошка Шредингера

Часть первая.
Я пишу этот текст в надежде, что кто-нибудь прочтет его. И надежда эта  - дурацкая и глупая. Практически - ничтожная надежда…

Но, как говорили когда-то в Риме, dum spiro, spero. Покуда жив, надеюсь. Господи, ну почему я даже теперь выпендриваюсь и умничаю, вот именно сейчас, когда уже надо просто – молиться? Господи, прости меня. Если ты существуешь, конечно… Я никогда в тебя не верил, Господи. Не верю и сейчас.  Я скептик, понимаешь? Так вот, как надежда моя  всё уменьшается, стремясь асимптотически к нулю, так и жизнь уже еле теплится в моем теле… Хотя это две разные вещи – «покуда жив, надеюсь», и «покуда надеюсь, живу». А вдруг нет? А вдруг именно квант надежды удерживает меня в мире существующих предметов и явлений? Ну вот, снова эти кванты.  Ведь все и началось с того, что меня стала преследовать госпожа Квантовая Физика... С маниакальным упорством в голову ломились мысли и идеи, связанные с этой областью знания. Ты спросишь меня, Господи, зачем я вообще полез во все эти дебри, когда я мог - с полным на то правом - жить в лучшем из миров, наслаждаясь каждой минутой своего существования? А я скажу тебе, что резон тут был простой – ты сам создал меня именно так, чтобы я задавал тебе все эти бесконечные вопросы «как?» и «почему?»  Я и не знал, что спрашиваю именно Тебя. Я был уверен, что это мой разум, мой изумительно логичный и на диво организованный мозг проникает во все тайны бытия... Какой же я был идиот, Господи!

Прости, я отвлекся. Это просто эмоции, я очень испуган сейчас. Только когда я размышляю или злюсь, страх хоть немного отступает… Отходит чуть-чуть, за пределы моей оболочки, и там ждет, терпеливо ждет, чтобы снова - наброситься, и сожрать меня наконец со всеми потрохами... Я - боюсь, и именно поэтому пишу так много слов… 

Начну сначала. Вернусь к самому первому звену в этой цепи. Я родился в лучшем из миров, созданных тобой. И это не пустые слова, а слова, подкрепленные наблюдением и опытом. Но я опять забегаю вперед. Страх, отойди, ты мешаешь мне думать…

Я родился 33 земных года назад, летом. В обеспеченной и гармоничной семье. Это классика, все было, как в сладкой колыбельной «Summertime» – your dad is rich, and your mom is goodlooking… И отец мой был не только богат, но и образован, и очень умен… А мама была не только прекрасна, но и добра, и очень любила меня, своего единственного и долгожданного сына; да, она любила меня всем сердцем… Я лгу сейчас, я придумал это только что. Мне так проще, Господи… Все это -  иллюзия, но пусть она останется, хорошо? Иначе я увязну в некрасивых подробностях и никогда не вернусь к сути моего рассказа. А суть в том, что я  - очень умный человек. И это не хвастовство, а чистая правда. Мои способности с самого раннего детства удивляли окружающих. Я научился читать в два года, а научившись, без устали читал, и оторвать меня от книг было невозможно. К пяти годам я уже знал четыре языка кроме моего родного. У меня были все условия для развития интеллекта.  Семья, в которой я появился на свет, действительно была обеспеченной, тут уж я душой не покривил. Скорее приуменьшил, потому что отец мой был вторым в списке богатейших людей мира. А первым был…, ах, впрочем, я опять отвлекся. Это ведь неважно, правда? Короче говоря, ко времени окончания колледжа я был самым завидным принцем во вселенной. Ха. Ха. Ха. Да, принцем, с бриллиантовой кредиткой в кармане и ворохом удивительный идей в прекрасной голове. Мир упал к моим ногам как спелое яблоко в райском саду… О, я не стану сейчас вспоминать о том времени. Cвои подвиги на протяжении трех последующих лет я расписывать не хочу. Ты мне все равно не поверишь, Господи! Удивительно во всем этом то, что мой ум не помешал мне, а скорее наоборот, заставил методично и скрупулезно пройти через все существующие соблазны и грехи, и измараться во всевозможных  - и изощренных, и примитивных - непотребствах… Я тешил себя убогой мыслью, что таким простым способом я познаю мир во всем его разнообразии... Как видишь, при всем своем уме я был не оригинален. Родись я хотя бы на пару сотен лет раньше, еще застал бы эру глобальных войн и первоначального накопления капитала. А так, в уютненьком мирке тотального комфорта мне пришлось довольствоваться объявлением войны самому себе. И я победил. Через три года уже ничем нельзя было пробить алмазную броню моего цинизма… И тут вмешался случай. Однажды, каким-то буйным, немыслимым зигзагом занесенный на благотворительный вечер в моей альма-матер, я разговорился с одним пожилым профессором. Его слова круто развернули мое миропонимание. Наверное, я слишком много выпил тогда «снежного» шампанского… В общем, этот человек нашел правильные слова, чтобы заинтересовать меня. Я заглотнул его ментальную наживку вместе с крючком. Естественно, он хотел заручиться моей финансовой поддержкой: все, кого я встретил в своей взрослой жизни, рано или поздно обнаруживали склонность залезать в мой бездонный карман. Я уже не тешил себя иллюзией,  что повышенный интерес к моей персоне есть бескорыстное следствие моей личной уникальной харизматичности… Опять умничаю, да? Итак, бал, профессор, разговор о квантовой физике и устройстве вселенной. Видимо, чтобы потешить воображение богатого олуха, профессор поведал мне о парадоксе под названием «квантовое самоубийство»…

To be continued…

Детская самооборона

Сегодня коллеги проштрафились, зато порадовали рассказами о том, как детям обороняться от агрессии взрослых и сверстников...

Шеф рассказал:

Когда мы уезжали из Германии на родину в отпуск, пятилетнюю дочку оставили у друзей на месяц, чтобы не таскать ее туда-сюда. К ней как-то обратился водитель этих друзей - типа, Машенька, а где твои мама и папа? Ребенок спокойно ответил, что уехали в гости, и скоро приедут. Дядя решил "пошутить" - Машенька, говорит, а не вернутся твои родители - они тебя тут навсегда одну оставили. Во время этого разговора водитель сидел, высунув голову из окна автомобиля. Ребенок, не говоря дурного слова, вонзил тонкие детские пальчики прямо ему в ноздри и четыре раза дернул туда-сюда со всей силы...

Ну что сказать - дядя был наказан нипадеццки - кровища, отек носа, синяки под глазами на неделю. А не шути так!

Часть вторая.
… Это словосочетание сразило меня наповал. Даже хмель слетел мгновенно. Слова этого человека как будто ударили меня в чувствительную точку, и в ответ все тело немедленно загудело как колокол… Я  встряхнулся, подхватил моего визави под локоток и буквально выволок его прочь с вечеринки… Мы проговорили всю ночь. Говорил больше он, а я пытался снова напиться… Безуспешно. Тогда я подумал, что все дело тут в характерном тембре его голоса – да, видимо, все дело было в этом высоком, слегка визгливом, скребущим душу голоске, который невозможно было игнорировать… В общем, к утру я уже дремал, обессиленный, в высоком кресле своего кабинета, а он, кажется, все еще продолжал свой спич, расхаживая передо мной и жестикулируя… Не помню. Из всех сказанных той ночью слов я не помню ничего, кроме разве что, самой первой фразы – «А знаете ли Вы, что мысленный эксперимент с квантовым самоубийством дает ключи к пониманию структуры мультивселенной?» …

…Настало утро, и настала моя новая жизнь. Мой Учитель, назову его так, был человек странный. В общем, ничего странного в его странности не было – более того, было бы действительно странно, если бы выдающийся интеллектуал не был чудаковат и эксцентричен, ведь правда? И, тем не менее, ложку мимо рта он не проносил, не был он как-то специфически растрепан или неопрятен;  его отличал разве что уже упомянутый мною тембр голоса и необычные глаза  - серые, плоские, с острыми гвоздикам крохотных зрачков. Эти глаза никогда не смотрели прямо. Казалось, что взор этот был вечно направлен внутрь … или поверх голов… или за облака… или еще куда-нибудь. Тем не менее, я неоднократно убеждался в удивительной зоркости этих глаз - их хозяин прекрасно видел в сумерках и даже почти при полной темноте… Иногда при разговоре глаза его словно бы освещались изнутри невидимыми вспышками, и в такие моменты я ощущал уже знакомое мне колокольное гудение в теле… Общаться с моим учителем было все равно, что обниматься с трансформаторной будкой – из него иногда просто летели искры! Я пил этот ток, я молчал, я слушал... Это было самое счастливое время в моей жизни. Словно все силовые линии моего тела и жизни выстраивались под воздействием невидимого магнита, сосредоточием которого был мой Учитель… Его ум…, о, я был влюблен в его ум! Двумя фразами он расставлял все точки над всеми  «и», которые когда либо приходили мне в голову… С той памятной ночи он больше никогда не был так многословен (позже он признался, что тогда тоже хватил лишку, для храбрости).  Мы больше не расставались. Я велел перевезти все оборудование его небольшой лаборатории вместе с парой сотрудников в свое поместье у реки. Там, в ангаре для флайеров, мы оборудовали новый исследовательский центр. Я открыл ему кредит, и мое поместье на неделю превратилось в оживленную воздушно-транспортную магистраль и перевалочную станцию. Еще 3 месяца мы занимались монтажем. Наконец, дело сдвинулось.
Мы начали практическую проверку мысленного эксперимента, известного физикам под названием «квантовое бессмертие»…

To be continued…

Отредактировано Тополь (2007-10-13 17:21:46)

Часть третья.
Я очень люблю деньги. Вот ничего не могу с собой поделать - люблю, чувствую, понимаю их... Я родился с этой жилкой, ведь не даром же мой отец - второй по богатству человек Мира... А еще я люблю секс. И иногда мне кажется, что эти две вещи сильно взаимосвязаны.  По крайней мере, все свои лучшие сделки я провернул непосредственно после "этого". Моя влюбленность в моего Учителя сперва показалась мне вот именно что мощным телесным притяжением...
Я не мог ничего с собой поделать, я был заворожен эти человеком, я старался все время держаться от него поблизости. Казалось, что он этого не замечал. Он все время был чем-то занят  - диктовал тексты в мнемофон, записывал загадочные символы в навороченный карманный минипланшет, даже садился в угол с допотопными паяльником и канифолью, и часами там дымил и шаманил... Это был вкусный смолистый дым, я обожал этот запах...
А еще вокруг него постоянно звучала музыка. Он был удивительно всеяден в музыке! Похоже было на то, что он ставил разные мелодии в зависимости от решаемой им в данный момент задачи. Если требовалось что-то писать, он ставил музыку без слов и с четким ритмом. Если нужно было что-то рисовать или проектировать, он ставил рок-н-ролл, древний, как дерьмо мамонта. Но самое интересное начиналось, когда ему требовалась свежая идея. Он вызывал в вижьюал-плейлисте композицию наугад и щелкал до тех пор, пока не удовлетворялся звучанием. Дальше он вставал и закрывал глаза. Начинал двигаться по кругу, по часовой стрелке, все быстрее и быстрее, расставив руки в стороны, лбом в зенит... Если равновесие терялось, он щелчком пролистывал мелодию. Иногда это продолжалось долго. Иногда ему достаточно было просто подскочить и прищелкнуть пальцами. Тогда он улыбался. И снова я слышал этот звон...
Он никогда не гнал меня, мое присутствие было ему для чего-то нужно. Я посматривал на него и занимался своими подсчетами. Иногда я хотел подойти к нему и дотронуться до его лба кончиками пальцев. Обнять его. Дышать его озоном. Укусить его в плечо. Но я не делал этого. Не знаю почему. Что-то останавливало меня. Какая-то хрупкая невидимая преграда, какой-то хрустальный кокон, окружавший его не менее плотной стеной, чем мой пресловутый алмазный цинизм... Дела наши шли хорошо. Пару часов в неделю он специально отводил для уроков физики. Сперва это было очень мучительно  - я едва мог дышать и слабо понимал, о чем он говорит. Увидев это, он научил меня считать интегралы и производные. Ему пришлось потратить 3 часа времени, чтобы я понял идею предельного перехода от рационального к иррациональному. А когда я это понял, то вскочил, закружился и прищелкнул пальцами, как это делал Он. Мы смеялись как дети. Его глаза  дарили меня своими вспышками. Я трепетал...
Я готов был пойти на все, чтобы этот кайф не заканчивался. Пойти безоглядно. Очертя голову...

to be continued...

Отредактировано Тополь (2007-10-13 23:17:07)

Часть пятая.
Джон Юджин Мэш, доктор философии, степень по математической логике и функциональному анализу, автор ряда статей по экономике, астрофизик.  Родился 48 лет назад, ровно в два раза старше меня тогдашнего. Выходец из многодетной и ортодоксально-религиозной семьи. Вундеркинд, самый талантливый студент своего выпуска. В 21 год пережил нервный срыв на почве напряженных занятий, в 22 года женился на своей сокурснице, в 23 года был привлечен к уголовной ответственности за убийство своей жены Миранды Мэш, в девичестве Миранды Коббс, 26 лет. Был помещен под стражу, освидетельствован психиатрической комиссией и признан невменяемым. Помещен на стационарное излечение с диагнозом параноидальная шизофрения. Через 3 года, в возрасте 26 лет был отпущен после повторного освидетельствования. Родственники покойной Миранды Коббс возобновили уголовное преследование. Процесс длился в течение года, но Джон Юджин Мэш был оправдан судом присяжных после пяти дополнительных слушаний…
Я осторожно отложил мультипланшет, информации было слишком много для одного дня. Я оключил защитное поле и вдыхал Антарктику полной грудью. Я не чувствовал холода и ветра. На юге собиралась туча, сизая от стылой влаги, последняя осенняя буря апреля…

Часть седьмая.
Мне снилось что-то необязательное и приятное, когда дрема моя была нарушена самым грубым и жестоким способом – прямо на колени мне со всей дури грохнулась необъятная жаркая задница! Я взвыл, но поделать ничего не смог – запутался в пледе. Еле выпростав правую руку, я с наслаждением ущипнул эту жопу, и взвыл опять – потому что она была обтянута чересчур тугим денимом, так что у меня еще и сломался трехсотдолларовый эксклюзивный маникюр на большом пальце… Вот тогда я открыл свой рот и начал ругаться по-немецки, длинными сложносочиненными предложениями. Машка – а это была она, моя ненаглядная молочная сестрица – наконец-то догадалась приподняться. Я выпал из кресла, держась за самое дорогое, и пытаясь отдышаться. Машка радостно взирала на меня сверху вниз. Потом ей надоела роль пассивного зрителя, и она одним мощным рывком вздернула меня на ноги и обняла. Я терпел. Раздался сумасшедший лай, и на террасу вылетела белая сенбернариха, точное собачье отражение своей хозяйки. Вокруг меня длилась и длилась бешеная вакханалия любви и обожания, а я  - терпел. Я очень терпеливый, когда речь идет о Машке и Махатме. Машка старше меня на три месяца, выше на 10 сантиметров и тяжелее килограммов на тридцать. Истинная дочь своей прекрасной матери, ну что тут скажешь… Правда, мастью она удалась в своего папеньку – Машка рыжая и голубоглазая, а вот сложением  - ну вылитая мамаша. Идем, идем – тащила она меня прочь с террасы, прочь от пледа и уютного кресла в ненастные апрельские сумерки. В течение получаса я увидал новых жеребят на конюшне, поздоровался с машкиным папенькой, кузнецом Гарри, а потом меня приволокли в коровник, где на охапке душистого сена любимая кошка Дарь-Петровны окотилась тремя прелестными котятами. Котята были действительно прелестны – особенно мне понравилась нежная изящная дымчато-серая кошечка с лепестком белой шерсти на мордочке.  Мы плюхнулись на сено и блаженно трепались час или два, играя с котятами. В основном Машка рассказывала о себе, а я слушал. Ей пофик, что я самый богатый принц во вселенной. Для нее я непутевый младший братишка, которого надо учить, оберегать и лелеять. Мы поболтали про ее кавалеров и подруг, перемыли кости всем нашим общим знакомым, обсудили планы на уик-энд и примолкли наконец. Мне было хорошо. Махатма тыкалась мокрым носом в котят, а кошка шипела на нее для острастки. Машка протянула руку и дотронулась до моих пальцев. Мне приснился сон, сказала она. Я увидела тебя, летящим прямо на солнце. Ты весь пылал. Скажи, что происходит в твоей жизни? Я не знал, что ответить. Внезапно я ощутил дикий холодный ужас, эти простые слова вернули мне все утренние ощущения после аудиенции с мамой и прочтения файлов про Джона-Юджина Мэша, моего ненаглядного Учителя. Я посмотрел на Машку и промолчал. Просто смотрел в ее распахнутые голубые глаза и ничего не говорил. Не было слов. Пустота была. Мрак межзвездный.
Непонятное…

Отредактировано Тополь (2007-10-14 15:22:32)

Часть девятая.
Перед отлетом Дарь-Петровна сунула мне сверток с пампушками, а Машка погрузила во флаер корзинку с дымчатой кошечкой. Я был несказанно рад этому подарку, а про себя решил назвать кису – Мурысой. Мне еще с детства нравилось это слово. Мама вышла на террасу и взмахнула мне белым платком на прощание. Я кивнул ей и взлетел. Мне предстоял перелет в течение получаса, в другое полушарие, я закрыл глаза и расслабился. Через 29 минут я уже брел по главной аллее своего поместья в ангар-лабораторию. Там было темно и тихо. Не светились окна, не звучала музыка. Я позвал – Джон, где Вы? Ответом мне было молчание. Мурыса тихонько мяукнула в корзинке. Я вынул ее оттуда  и взял на руки. Котенок вцепился в мою руку всеми коготками. Мне было все равно. Я как будто утратил чувствительность, как под анестезией. Анестезия… Я понял, где его искать! Я быстро отправился на задний двор, там был оборудован госпиталь на десять коек, на всякий случай. Одно окошко светилось. Там я и нашел Его. Он сидел за столом лаборантской, напялив зеленый халат хирурга с завязками на спине, перед ним на столе стояла бутыль с чистым медицинским спиртом и вода в графине. Он поднял на меня чудовищно красные глаза, глубоко провалившиеся в глазницах. Выглядел он жутко. Восставшим покойником, человеком с содранной кожей... Но, как это ни странно, я ни на секунду не усомнился в его нормальности и адекватности. Он тяжело вздохнул и криво улыбнулся мне.
- Привет, Роберт, сказал он. Это было в первый раз за все время нашего знакомства, как он назвал меня по имени… У меня ослабли колени, и я быстро сел на стул. Он молча набулькал в мензурку спирт и воду, жидкость вышла мутная и теплая. Пей, с нажимом сказал Джон. Я выпил, не почувствовав вкуса. Мурыса взвыла и выпрыгнула из моих рук на стол. Ой, возопил Джон, какая Прелесть! Мурыса с урчанием рванула к нему в ладони. Наверное целую минуту он с благоговением гладил ее указательным пальцем со следами химических ожогов и за ушком, и по спинке, и под подбородочком… Мурыса тарахтела от счастья. Я потихоньку хмелел. Мир прочно стоял на трех слонах, которые плыли на большой черепахе,  которую, в свою очередь, тащили за собой три синих кита по зеленым межзвездным водам… Все было хорошо.

Она была прекрасна, как этот Зверь, сказал Джон. Я не переспрашивал, о ком он говорит. Я смотрел и слушал. Она была самым обольстительным, нежным, бархатным, гладким, звонким и гибким животным с лицом человека, сказал Джон. Аминь, сказал я. Вот именно, сказал Джон. Она пришла, чтобы забрать мою плоть и вернуть ее отравленной своим сладким тягучим злым ядом, сказал Джон. Я молча кивнул. Джон икнул, и еще раз налил из двух горлышек. Главное – это пропорция, сказал Джон. 40 процентов спирта, остальное вода. Вуаля, сказал Джон. Мы выпили его пропорциональной бурды и молча уставились друг на друга. Джон выдохнул горячий спиртовой выхлоп и замолчал. Я отчетливо чувствовал биение его сердца в своей груди. Как колокол, как серебряный набат. Я не любил ни до, ни после нее, сказал Джон. Я не хочу любить и впредь, сказал Джон. Я хотел умереть, но я живу, сказал Джон. Я убил ее. Сказал Джон. Я сожалею об этом поступке, сказал Джон. Я молчал. Джон поднял глаза, свои красные глаза в бесцветных коротких ресницах и глотнул воздуха. Кадык задвигался по невыбритому щетинистому горлу. Он впервые прямо посмотрел на меня. Его взгляд был страшен в своей наготе. В тот день она пришла, загадочно улыбаясь, охорашиваясь в прихожей, напевая про себя  своим мурлыкающим голосочком, притрагиваясь к губам столбиком бешено-алой вульгарной помады, но она ей шла, ей все было к лицу и впору, и она была  -совершенна, и она была - жива, она несла свою женственность как оружие, как меч, как щит, как локатор, как радар, как ядерную боеголовку тактического назначения, сказал Джон. Я уважительно поднял большой палец вверх. Джон улыбнулся. Я спросил ее, чему это она улыбается, она сказала, что раздумала, и я не стал переспрашивать, я молча встал и пошел в другую комнату, где в сейфе был спрятан армейский раритетный револьвер моего прадеда… Она забежала вперед, она смеялась мне в лицо, она сказала, что никаких детей заводить не желает, она сказала, что я сумасшедший, я весь в своей физике, весь в своей математике, она сказала, что нет, нет, нет, она не любит меня и никогда, никогда, слышишь, никогда не любила, а просто – надеялась стать супругой гения, но с нее хватит,  а ребенка больше нет, и хватит об этом… Я молча отодвинул ее со своего пути, я отпер дверцу сейфа, вынул револьвер, взвел курок и выстрелил ей в лоб.  Все. Сказал Джон.
Не верю, сказал я. Джон посмотрел на меня уважительно. Да, сказал Джон. Правильно, сказал Джон. Она вошла в комнату, где я работал, вошла, напевая и мурлыкая, и поставила на стол ма-аленькую колбочку. А в ней была наша дочь. Четыре месяца, крохотный кусочек плоти, это тебе на память, сказала она, я ухожу, сказала она, я встретила другого мужчину, сказала она, и прощай, сказала она.
Я молча согнулся и выблевал весь спирт с водой прямо себе на колени. Скажи что ты солгал, попросил я Джона, отдышавшись… Джон молчал. Мурыса мурлыкала. Его сердце билось в моей груди набатом. А знаешь что, сказал Джон – не проходит и дня, чтобы я не пожалел о своем поступке,  сказал Джон, и я молю Господа, чтобы он позволил мне надеяться, слышишь – только надеяться на прощение… Я не должен был ничего с ней делать, сказал Джон. Пойдем, сказал Джон, тебе надо вымыться. И мы пошли в душевую для персонала. И он включил ледяную воду, и первым встал под душ прямо в халате, прямо в костюме, и струи дымились, касаясь его головы. Я тоже шагнул под этот ледяной водопад.  Он приблизил мокрые губы к моему уху и сказал – я надеюсь отыскать такой мир, в котором этого убийства не произошло. Я хочу уйти туда. Понимаешь? Я кивнул. Он поцеловал меня в лоб. Я закрыл глаза. Мы стояли там долго. Пока не протрезвели окончательно. А потом побрели, ледяные, мокрые, в весенний апрельский сумрак. Мурыса осталась спать на стуле в лаборатории.

А на другой день мы продолжили наши занятия как ни в чем не бывало. И никто из нас даже не чихнул. Главное – это пропорция, воистину так, аминь!

to be continued…

Часть десятая.
И все-таки несколько вопросов у меня все еще оставалась без ответа. Я изучил полностью полицейское досье и данные психиатрического освидетельствования, внимательно прочел все материалы судебных процессов. Все казалось очень логичным, очень связным, но как-то не складывалось в единую картину. Создавалось впечатление чего-то искусственного,  не хватало каких-то ключевых деталей паззла. Почему-то мне было важно все это выяснить. Я много думал и читал, работал с Джоном в лаборатории, гулял по парку. Ключ Гарри стал моим излюбленным амулетом. Я мог часами гладить его тонкие изгибы, я грыз его зубами, я подбрасывал его и так, и эдак,  а еще я везде и всюду таскал его с собой в кармане. Он символизировал для меня ключ к разгадке, ключ к пониманию, ключ к тайной дверце моей души. Наконец через полгода я спросил у Джона, почему ему поставили такой диагноз. Я уже знал ответ из маминого досье, но мне хотелось услышать его собственные слова. Джон усмехнулся, и сказал, что он действительно был тогда безумен, как шляпник. Более того, на все вопросы он в течение трех лет отвечал цитатами из Экклезиаста. Понимаешь, сказал Джон, мои родители были проповедники одной новомодной христианской секты протестансткого толка. У них все было по библии, абсолютно! А Экклезиаста отец заставил меня выучить наизусть в три года. Этот самый Экклезиаст не раз спасал меня от порки – стоило мне открыть рот и выдать цитату, как они от меня отставали. Я был их старший сын, и со мною они обращались абсолютно безжалостно  - секли за любую шалость. Похоже, что после гибели Миранды у меня включился все тот же механизм самозащиты. Но и это еще не все! Скажу тебе по секрету – после того, как я нажал на курок, моя жизнь распалась на два варианта. Вариант реальный – больница, суды, одиночество, наука, и вариант нереальный, тот, о котором я мог только мечтать – револьвер дает осечку и Миранда остается в живых…

Мне стало очень грустно. Я угрюмо подумал тогда, что этот человек не видит вокруг себя ничего, кроме своего страдания. И если отнять у него это страдание, то что же тогда останется? Тот крест, на котором он распинал себя ежеминутно и ежечасно, служил ведь и опорой его духа, был становым хребтом его неповторимой личности. Я плакал тогда, я окончательно понял – он фанатик, он уйдет от меня, и ничто и никто не сможет этому помешать. Я смирился с этим фактом. Более того, я прочел Экклезиаста и выучил его наизусть. Хорошая тема…

Я учился физике и делал большие успехи. Наша лаборатория разрослась в целый исследовательский центр. Оказалось, что наши эксперименты давали как побочный эффект еще и кучу дополнительных изобретений и открытий, которым я находил конкретное материальное применение. Я преуспевал. Джон спокойно работал. В соавторстве мы написали 7 статей, признанных и отмеченных миром высокой науки. В общем, мне было не скучно. Через 5 лет, когда мне исполнилось 29, я получил ответ на давно мучивший меня вопрос.

Все началось с крестин Машкиной дочки. Да, совсем забыл рассказать – Машка вышла замуж, и счастливо. Это совсем другая история, Господи, и спасибо тебе, что это  - хорошая и смешная история. Так вот, неожиданно в поместье моей матери нагрянул мой отец. Его не видят там чаще одного раза в год. Обычно свой день рожденья, 7 ноября, он отмечает в кругу семьи, а все остальное время живет как хочет. Родители не разводятся, но предоставили друг другу полную личную свободу. Был май месяц, конец перуанской осени. Папенька нагрянул с кучей подарков, и все были счастливы его видеть, как впрочем,  и всегда. Мой отец – убийственно обаятельный человек. В тот год ему минуло уже 68 лет, но внешне он не выглядел старше крепкого полтинника… Его загорелое красноватое лицо, густые снежно-белые волосы, светлая улыбка, крупный слегка курносый нос, крепкое рукопожатие профессионального политика и бизнесмена – все в нем несло отпечаток здоровья и оптимизма. Никто и никогда не мог противиться его обаянию и силе. За ним стояло несколько финансовых империй, куча сырьевых монополий, космические разработки, лунные рудники, и прочая, и прочая, и прочая…
Да, я мог гордиться таким отцом. Хотя ему это, похоже, не было нужно. Мы общались редко. Сразу после моего рождения родители перестали проживать совместно. Я родился довольно поздно, маме было уже 35, а отцу – 39 лет. На тот момент они были женаты уже 15-й год…

…В то утро на пороге небольшой домашней часовни стоял сияющий Гарри с розовым кружевным конвертом, из которого неслись громкие вопли его первой внучки. Дарь Петровна была в полнейшем восторге, близком к экстазу. А Машка, ставшая еще больше, скромненько держала за ручку своего муженька, огромного и спокойного, как слон индейца из племени майя по имени Сальватор. Махатма философски взирала на весь этот карнавал, разлегшись поперек песчаной дорожки. Отец отвел меня в сторонку, и мы спустились вниз по дорожке к океану, где на скале стояла ротонда, в которой можно было устраивать пикники и посиделки. Климатического поля там принципиально не устанавливали, поэтому было холодно и сумрачно.
Праздник сразу отступил в прошлое.

to be continued...

Отредактировано Тополь (2007-10-16 09:41:28)