ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Юношу звали Сантьяго. Уже начинало смеркаться, когда он вывел своих овец к заброшенной полуразвалившейся церкви. Купол ее давно просел и стал руиной, а на том месте, где была когда-то ризница, вырос огромный сикомор.
Там и решил заночевать Сантьяго, загнал через обветшавшую дверь своих овец и обломками досок закрыл выход, чтобы стадо не выбралось наружу. Волков в округе не было, но овцы порой разбредались, так что целый день приходилось тратить на поиски какой-нибудь заблудшей овечки.
Сантьяго расстелил на полу куртку, под голову подложил книгу, которую недавно закончил читать, и улегся. А перед тем как заснуть, подумал, что надо бы брать с собой книги потолще — и читаешь их дольше, и в качестве подушек они удобнее. Он проснулся, когда было еще темно, и над ним сквозь прорехи в остатках кровли сияли звезды.
«Еще бы поспать», — подумал Сантьяго.
Ему приснился тот же сон, что и на прошлой неделе, и опять он не успел досмотреть его до конца.
Он поднялся, выпил глоток вина. Взял свой посох и стал расталкивать спящих овец. Однако большая их часть проснулась в тот самый миг, когда и он открыл глаза, будто какая-то таинственная связь существовала между ним и овцами, с которыми он уже два года бродил с места на место в поисках воды и корма. «Так привыкли ко мне, что усвоили все мои привычки, — пробормотал он. — Знают даже мой распорядок дня».
Поразмыслив над этим еще немного, он сообразил, что, может быть, дело обстоит как раз наоборот — это он изучил их привычки и научился применяться к овечьему распорядку.
Однако иные овцы вставать не спешили, как ни подталкивал их Сантьяго кончиком посоха, окликая каждую по имени. Он вообще был уверен, что они отлично понимают все, что он им говорит, и потому иногда читал овцам вслух то, что ему особенно нравилось в книжках, или рассказывал, как одинока жизнь пастуха, как мало в ней радостей, или делился с ними новостями, услышанными в городах и селениях, по которым ему случалось проходить.
Впрочем, в последнее время говорил юноша только об одном: о девушке, дочке торговца, жившей в том городе, куда он должен был прийти через четыре дня. Видел он ее лишь однажды, в прошлом году. Лавочник, торговавший сукном и шерстью, любил, чтобы овец стригли прямо у него на глазах — так будет без обмана. Кто-то из приятелей Сантьяго указал ему эту лавку, и он пригнал туда своих овец.
Хочу продать шерсть», —сказал он тогда лавочнику.
У прилавка толпился народ, и хозяин попросил пастуха подождать до обеда. Сантьяго согласился, сел на тротуар и достал из заплечной котомки книжку.
— Вот не знала, что пастухи умеют читать, — раздался вдруг рядом женский голос.
Подняв голову, он увидел девушку — истую андалусийку по виду: волосы длинные, черные, гладкие, а глаза такие, как у мавров, покоривших в свое время Испанию.
— Пастухам незачем читать: овцы научат большему, чем любая книга, — отвечал ей Сантьяго.
Так слово за слово они разговорились и провели в беседе целых два часа. Девушка рассказала, что приходится лавочнику дочерью, что жизнь у нее скучная и дни похожи один на другой как две капли воды. А Сантьяго рассказал ей о полях Андалусии, о том, что слышал в больших городах, по которым пролегал его путь. Он рад был собеседнице — не все же с овцами разговаривать.
А где ты выучился читать? — спросила она.
Где все, там и я, — ответил юноша. — В школе.
Отчего же ты, раз обучен грамоте, пасешь овец?
Вместо ответа Сантьяго заговорил о другом: уверен был, что она все равно его не поймет. Он все рассказывал ей о своих странствиях, и ее мавританские глаза то широко раскрывались, то щурились от удивления. Время текло незаметно, и Сантьяго хотелось, чтобы день этот никогда не кончался, чтобы лавочника осаждали покупатели и стрижки ждать пришлось бы дня три. Никогда прежде не случалось ему испытывать такого, как в эти минуты; ему хотелось остаться здесь навсегда. С этой черноволосой девушкой дни не были бы похожи как две капли воды.
Но тут из лавки вышел ее отец и отобрал для стрижки четырех из стада. Затем заплатил сколько положено и сказал:
— Приходи через год.
И вот теперь до назначенного срока оставалось всего четыре дня. Юноша радовался предстоящей встрече и в то же время тревожился: а вдруг девушка его уже позабыла? Много ведь пастухов гонит через их городок свои стада.
— Ну и пусть, — сказал он своим овцам. — Велика важность. И в других городах найдутся девчонки.
Но в глубине души он знал, что важность и в самом деле очень велика. И у пастухов, и у моряков, и у странствующих торговцев всегда есть один заветный город, где живет та, ради которой можно пожертвовать радостью свободно бродить по свету.
Уже. совсем рассвело, и Сантьяго погнал отару в ту сторону, откуда поднималось солнце.
«Хорошо овцам, — думал он, — ничего не нужно решать. Может быть, поэтому они и жмутся ко мне».
Им вообще ничего не нужно — были бы вода и трава под ногами. И покуда он знает лучшие в Андалусии пастбища, овцы будут его лучшими друзьями. Пусть дни не отличить один от другого, пусть время от восхода до заката тянется бесконечно, пусть за всю свою короткую жизнь они не прочли ни единой книги и не понимают языка, на котором люди в городках и селах пересказывают друг другу новости, — они будут счастливы, покуда им хватает воды и травы. А за это они Щедро отдают человеку свою шерсть, свое общество и — время от времени '— свое мясо. ;
«Стань я сегодня диким зверем и начни убивать их одну за другой, они поняли бы что к чему лишь после того, как я перебил бы большую часть отары, — думал Сантьяго. — Они больше доверяют мне, чем собственным своим инстинктам, и только потому, что я веду их туда, где они найдут пропитание».
Он сам удивился тому, какие мысли лезут ему сегодня в голову. Может, это оттого, что на церкви, где в ризнице вырос сикомор и где он провел ночь, висит проклятие? Вначале ему приснился сон, который он уже видел однажды, а теперь вот поднялась злоба на верных спутниц. Он глотнул вина, оставшегося после ужина, и плотнее запахнул куртку. Он знал, что всего через несколько часов, когда солнце достигнет зенита, начнется такая жара, что не под силу будет гнать овец через пустоши. В этот час спит вся Испания. Зной спадет лишь под вечер, а до этого весь день предстоит таскать на плечах тяжелую куртку. Но ничего не поделаешь: именно она спасает от холода, который царит на рассвете.
«Лучше быть готовым к сюрпризам погоды», — думал Сантьяго с чувством благодарности к куртке за то, что она такая тяжелая и теплая. В общем, как у нее свое предназначение, так у Сантьяго — свое. Предназначение его жизни — путешествовать, и за два года странствий по плоскогорьям и равнинам Андалусии он побывал во всех ее городах и селениях. Сантьяго собирался на этот раз объяснить дочке суконщика, как это так получилось, что простои пастух знает грамоту.
А дело было в том, что, пока ему не исполнилось шестнадцать, он учился в семинарии. Его родители мечтали, чтобы он стал священником — гордостью простой деревенской семьи. Они тяжело трудились, и все ради лишь пропитания, подобно овцам.
В семинарии Сантьяго изучал латынь, испанский и богословие. Однако с детства обуревавшая его тяга к познанию мира пересилила стремление познать Бога или изучить досконально грехи человеческие. И однажды, навещая родителей, он набрался храбрости и сказал, что священником быть не хочет. Он хочет путешествовать.
Сын мой, — сказал ему на это отец, — кто только ни побывал в нашей деревне. Люди со всего света приходят сюда в поисках чего-то нового, но уходят, оставаясь такими же, как были. Они взбираются на гору, чтобы увидеть замок, и обнаруживают, что прошлое лучше настоящего. У них могут быть светлые волосы или темная кожа, но они ничем не отличаются от наших односельчан.
Однако я-то не знаю, какие замки в тех краях, откуда они родом, — возразил Сантьяго.
Когда эти люди видят нашу землю и наших женщин, они говорят, что хотели бы остаться здесь навсегда, — продолжал отец.
А я хочу повидать другие земли, посмотреть на других женщин. Ведь эти люди никогда не остаются у нас.
Для путешествий нужны большие деньги. А из нашего брата не сидят на одном месте только пастухи.
— Что ж, тогда стану пастухом, — сказал Сантьяго.
Отец ничего не ответил, а наутро вручил ему кошелек с тремя старинными золотыми:
— В поле однажды нашел. Считай, с неба упали. Купи себе отару овец и ступай бродить по свету, пока не поймешь, что наш замок самый главный, а краше наших женщин нет нигде.
И когда он благословлял сына, тот по глазам его понял, что и отца, несмотря на годы, неодолимо влекут странствия, как ни старался он заглушить эту тягу, утешаясь благами оседлой жизни: обеспеченным пропитанием и крышей над головой.
Небо на горизонте уже наливалось багрянцем, а потом взошло солнце. Вспомнив сказанное отцом, Сантьяго развеселился: он уже повидал множество замков и множество красавиц, из которых, впрочем, ни одна не могла сравниться с той, с которой через два дня он встретится вновь. У него есть отара овец, и куртка, и книга, которую всегда можно обменять на другую. А самое главное — исполняется самая его заветная мечта: он путешествует. А когда ему наскучат равнины и поля Андалусии, всегда можно продать овец и отправиться в матросы. А если когда-нибудь надоест плавать, к тому времени он узнает другие города, других женщин, другие способы быть счастливым.
«Не знаю, как бы мне удалось найти Бога в семинарии», — подумал Сантьяго, глядя на восходящее светило.
В своих странствиях он всегда предпочитал следовать по неизведанному пути. И в этой церкви ему еще ни разу не случалось ночевать, хотя в здешних краях бывал он часто. Мир огромен и неисчерпаем, и стоило Сантьяго хоть ненадолго предоставить овцам самим выбирать дорогу, на ней непременно встречалось что-нибудь интересное. Только вот сами они не понимают, что каждый день находят новые пути, что меняются пастбища и времена года: в голове у овец только пропитание.
«Может быть, и мы такие же, — думал пастух. — Ведь я и сам ни разу не подумал о других женщинах с тех пор, как познакомился с дочкой суконщика».
Он взглянул на небо, прикинул — выходило, что он еще до обеда будет в Тарифе. Там надо бы обменять книгу на какую-нибудь другую, потолще, наполнить флягу вином, побриться и постричься, чтобы как следует подготовиться к встрече с дочкой суконщика. О том, что его уже мог опередить какой-нибудь другой пастух, он старался не думать.
«Жизнь тем и интересна, что в ней сны могут стать явью», — думал Сантьяго, поглядывая на небо и прибавляя шагу.
Он вспомнил, что в Тарифе живет старуха, которая умеет толковать сны. Вот пусть и расскажет, что значит этот самый сон, приснившийся ему уже дважды.
Старуха провела гостя в заднюю комнату, отделенную от столовой занавесом из разноцветных пластмассовых бус. В комнате стояли стол и два стула, а на стене висело изображение Сердца Христова.
Хозяйка усадила Сантьяго, села напротив и, взяв его за обе руки, для начала вполголоса прочитала молитву.
Похоже, что молитва была цыганская. Пастуху часто встречались цыгане — они, хоть овец и не пасли, тоже бродили по свету. А люди говорили, что живут они обманом, что продали душу дьяволу, что воруют детей, и те потом становятся в их таборах невольниками. Сантьяго сам в детстве до смерти боялся, что его украдут цыгане, и теперь, когда старуха взяла его за руки, этот страх вновь в нем проснулся.
«Но ведь здесь — святое Сердце Иисусово», — подумал он, стараясь успокоиться и унять невольную дрожь. Ему не хотелось, чтобы старуха что-нибудь заметила. Для верности он прочитал про себя «Отче наш».
— Очень интересно, — не сводя глаз с линий его руки, пробормотала старуха и вновь погрузилась в молчание.
Юноша еще больше забеспокоился. Дрожь передалась в руки, и он их поспешно отнял.
Я не за тем пришел, чтобы ты мне гадала по руке, — сказал он, начиная жалеть, что вообще переступил порог этого дома: не лучше ли заплатить, сколько скажут, да и убраться отсюда поскорее. Всего-то, можно подумать, какой-то сон, который приснился дважды.
Знаю. Ты пришел, чтобы я растолковала тебе твой сон, — ответила цыганка.
— Сны — это язык, на котором говорит с нами Господь. Когда это один из языков мира, с этого языка я еще могу перевести. Но если Господь обращается к тебе на языке твоей души, лишь тебе одному будет понятно сказанное Им. Деньги, впрочем, я все равно с тебя возьму, раз уж ты пришел за советом.
«Похоже, влип», — подумал Сантьяго, но отступать было некуда. Риск для пастуха — привычное дело: то волки нападут на стадо, то засуха случится. Риск и придает соль его жизни.
— Мне дважды снился один и тот же сон, — сказал он. — Будто я пасу своих овец на лугу, и тут появляется ребенок, хочет с ними поиграть. Я не люблю, когда кто-нибудь подходит к моим овцам: они чужих боятся. Только детей они к себе подпускают без боязни — уж не знаю почему. Не понимаю, как это овцы определяют возраст.
Рассказывай сон, — перебила старуха. — У меня вон котелок на огне. Денег у тебя немного, а время мое стоит дорого.
Ребенок играл да играл с овцами, — продолжал, немного смутясь, Сантьяго, — а потом вдруг подхватил меня на руки и перенес к египетским пирамидам.
Он помедлил, засомневавшись, знает ли цыганка, что это такое, но она молчала.
— К египетским пирамидам,*— повторил он медленно и раздельно, — и там сказал мне так: «Если снова сюда попадешь, отыщешь спрятанное сокровище». И только захотел он указать мне, где же оно там лежит, как я проснулся. И во второй сон — то же самое.
Старуха долго молчала, потом вновь взяла Сантьяго за обе руки и внимательно вгляделась в ладони.
— Сейчас я с тебя ничего не возьму, — молвила она наконец. — Но если найдешь сокровище, десятая часть — моя.
Юноша рассмеялся от радости — приснившееся сокровище сохранит ему его жалкие гроши. Старуха, верно, и в самом деле цыганка: у цыган, говорят, не все дома.
— Так растолкуй же мой сон, — попросил он.
— Прежде поклянись. Поклянись, что отдашь мне десятую часть сокровища, тогда растолкую.
Пришлось поклясться. Но старуха потребовала, чтобы он повторил клятву на образе Святого Сердца Иисусова.
— Этот сон на Всеобщем Языке, — сказала она. — Я попытаюсь его растолковать, хоть это и очень трудно. Вот за труды я и прошу у тебя десятую часть сокровища. Слушай же: ты должен оказаться в Египте и найти свои пирамиды. Я сама и не слыхала про такое, но раз ребенок показал тебе их, значит, они существуют на самом деле. Вот и отправляйся к ним — там ты найдешь свое сокровище и разбогатеешь.
Сантьяго почувствовал вначале удивление, а потом досаду. Стоило ради такой чепухи разыскивать старуху. Хорошо хоть денег с него не взяла.
— Только время на тебя даром потратил, — сказал он.
Я предупреждала: сон твой трудно разгадать. Чем необыкновенней что-либо, тем проще оно с виду, и смысл его под силу понять только мудрому. А поскольку я мудростью не отличаюсь, то мне пришлось выучиться другим искусствам — к примеру, гадать по руке.
Как же я попаду в Египет? Это уж не моя печаль. Я умею только толковать сны, а не делать их явью. Иначе разве жила бы я как нищенка, побираясь у собственных дочерей?
А если я не доберусь до Египта?
Не доберешься — останусь без твоей платы за мое гаданье. Мне не впервой. А теперь ступай, не о чем нам больше с тобой разговаривать.
Сантьяго вышел от цыганки в сильном разочаровании и решил, что никогда больше снам верить не будет. Тут он вспомнил, что пора и делами заняться: отправился в лавку, купил кое-какой еды, обменял свою книгу на другую, потолще, и уселся на площади на скамейку попробовать нового вина. День был жаркий, и вино волшебным образом охладило юношу.
Овец своих он оставил на окраине городка, в хлеву у своего нового друга. У Сантьяго по всей округе были друзья — он потому и любил странствовать. Заводишь нового друга — и вовсе не обязательно видеться с ним ежедневно. Когда вокруг тебя одни и те же люди — как это было в семинарии, — то как-то само собой получается, что они входят в твою жизнь. А войдя в твою жизнь, они через некоторое время желают ее изменить. А если ты не становишься таким, каким они хотят тебя видеть, — обижаются. Каждый ведь совершенно точно знает, как именно надо жить на свете.
Только свою собственную жизнь никто почему-то наладить не может. Это вроде как старуха цыганка, что толковать сны умеет, а вот сделать их явью — нет.
Сантьяго решил подождать, пока солнце спустится пониже, и тогда уж гнать овец на выпас. Еще три дня до встречи с дочкой суконщика. А пока он взялся за новую книжку, которую выменял у местного священника. Книга была толстая, и на первой же странице описывались чьи-то похороны, и вдобавок имена у героев были такие, что язык сломаешь. «Если я когда-нибудь сочиню книгу, — подумал юноша, — у меня на каждой странице будет новый герой, чтобы читателям не надо было запоминать, кого как зовут».
Едва лишь он углубился в чтение, увлекшись описанием того, как покойника зарывали в снег (Сантьяго самого озноб пробрал, хоть солнце и жгло нещадно), на скамейку подсел какой-то старик и затеял с ним разговор.
Чем они все занимаются? — осведомился он, указывая на людей на площади.
Работают, — сухо отвечал юноша, делая вид, что погружен в чтение.
На самом же деле он думал о том, как острижет четырех овечек перед дочкой суконщика, и она увидит, на что он способен. Сантьяго часто рисовал себе эту сцену, всякий раз мысленно объясняя изумленной девице, что овец надлежит стричь от хвоста к голове. Еще он перебирал в памяти разные занятные истории, которыми развлечет ее во время стрижки. Истории эти он вычитал в книгах, но собирался преподнести их так, словно все это происходило с ним самим. Вряд ли она когда-нибудь догадается: читать ведь не умеет.
Старик однако оказался настырным. Сообщив, что утомился и хочет пить, он попросил глоток вина. Сантьяго протянул флягу, про себя надеясь этим отделаться.
Не тут-то было — старик желал начать беседу. Вернув флягу, он спросил, что за книгу читает юноша. Сантьяго захотелось просто пересесть на другую скамейку, но отец всегда учил его быть вежливым со старшими, и потому он молча протянул книгу соседу: вдруг тот знает, как правильно произносится ее название. Если же старик неграмотный, то сам от него отстанет, чтобы избежать неловкости.
— Гм... — сказал старик, оглядев ее со всех сторон, словно вообще впервые видел такой странный предмет. — Хорошая книга, о важных вещах, только уж больно скучная.
Сантьяго удивился: старик, оказывается, не только умеет читать, но даже прочел именно эту книгу. Что ж, если она и вправду скучная, еще есть время обменять ее на другую.
— Она о том, о чем почти все книги, — продолжал старик. — О том, что человек не в силах сам выбрать свою судьбу. Вся эта книга только ради того, чтобы все поверили в величайшую на свете ложь.
— Какая это величайшая на свете ложь? — удивился Сантьяго.
А вот такая: в какое-то мгновение наша Жизнь становится нам неподвластна, и ею начинает управлять судьба. Совершеннейшая ложь.
Мне это, кажется, понять трудно, — сказал Сантьяго. — Меня вот, например, хотели сделать священником, а я ушел в пастухи.
— Вот и хорошо, — кивнул старик. — Ты ведь любишь странствовать.
«Словно читает мои мысли», — подумал юноша.
Старик тем временем не спеша листал толстую книгу, как будто вообще не собираясь ее возвращать. Только сейчас Сантьяго заметил, что на старике арабский бурнус — впрочем, ничего особенного в этом не было: Тарифу от африканского побережья отделяет лишь узкий пролив, который можно пересечь за несколько часов. Арабы часто появляются в городке — что-то покупают и несколько раз в день творят свои странные молитвы.
Вы откуда будете? — спросил он старика.
Отовсюду.
Так не бывает, — возразил юноша. — Никто не может быть отовсюду. Я вот, например, пастух, брожу по всему свету, но родом-то я из одного места, из городка, где на горе старинный замок. В том городке я родился.
Ну, в таком случае я родился в Салиме.
Сантьяго не знал, где это — Салим, но спрашивать не стал, чтобы не позориться. Он уставился на площадь, по которой с озабоченным видом сновали прохожие.
Ну и как там, в Салиме?
Как всегда.
Ухватиться было не за что. Ясно было только, что город этот не в Андалусии, иначе он бы его знал.
А чем вы там занимаетесь?
Чем занимаюсь? — Старик раскатисто расхохотался. — Я им правлю. Я — царь Салима.
«Какую чушь иногда несут люди, — подумал юноша. — Право, лучше уж общаться с бессловесными овцами, которым бы только есть да пить. Или книги читать — они рассказывают невероятные истории, и именно тогда, когда хочется их услышать. А вот с людьми хуже: брякнут что-нибудь, а ты сидишь как оплеванный, не зная, что же сказать в ответ».
— Зовут меня Мельхиседек, — промолвил старик. — Сколько у тебя овец?
— Достаточно, — уклончиво ответил Сантьяго.
— В самом деле? Значит, моя помощь тебе не нужна, раз ты считаешь, что овец у тебя достаточно.
Юноша рассердился всерьез. Ни о какой помощи он не просил. Это старик попросил сначала вина, потом взглянуть на книгу, а потом с ним еще и разговаривай.
Книжку верните, — сказал он. — Мне пора трогаться в путь.
Дашь мне десятую часть своей отары — научу, как тебе добраться до сокровища.
Юноше вдруг все стало ясно. Старуха цыганка ничего с него не взяла, так что старик — это, наверное, ее муж, тоже цыган, специально ею подослан, чтобы наплести с три короба и выманить денег побольше.
Но, прежде чем Сантьяго успел произнести хоть слово, старик подобрал веточку и принялся что-то чертить на песке. Когда он наклонился, у него на груди что-то сверкнуло до того ярко, что юноша на мгновение ослеп. Однако не по годам проворным движением старик запахнул свое одеяние, а когда к Сантьяго вернулось зрение, он увидел начертанное стариком у себя под ногами.
На песке, покрывавшем главную площадь маленького городка, он прочел имена своих родителей и историю всей своей жизни вплоть до этой самой минуты — прочел свои детские игры и холодные семинарские ночи. Он прочел имя дочки лавочника, которое узнал впервые. Он прочел то, чего никогда никому не рассказывал: как однажды взял без спросу отцовское ружье, чтобы поохотиться на оленей, и как в первый и единственный раз в жизни переспал с женщиной.
Я — царь Салима», — вспомнилось ему.
Почему царь разговаривает с пастухом? — смущенно и робко спросил Сантьяго.
Причин тому несколько, но самая главная та, что ты способен следовать своей Судьбе.
Что это за Судьба? — спросил юноша.
Все люди, пока они еще молоды, знают свою Судьбу. И в этот период жизни все понятно и все возможно. Они не боятся мечтать и стремиться ко всему тому, что им хотелось бы делать. Но с течением времени таинственная сила принимается их убеждать в том, что добиться воплощения их Судьбы невозможно.
Сантьяго не очень-то тронули слова старика, но «таинственной силой» он заинтересовался — дочка лавочника разинет рот, когда услышит про такое.
Сила эта кажется недоброжелательной, но в действительности она указывает человеку на то, как воплотить свою Судьбу.
Она готовит к этому его дух и его волю. На этой планете существует одна великая истина: независимо от того, кем ты являешься и что делаешь, когда ты по-настоящему чего-то желаешь, ты достигнешь этого, ведь такое желание зародилось в душе Вселенной. И это и есть твое предназначение на Земле. Даже если я хочу всего-навсего бродить по свету или жениться на дочке лавочника?
Или отыскать сокровище. Душа Мира питается счастьем человеческим. Счастьем, но также и горем, завистью, ревностью. У человека одна-единственная обязанность: следовать своей Судьбе до конца. В ней — все. И помни, что, когда ты чего-нибудь хочешь, вся Вселенная будет способствовать тому, чтобы, желание твое сбылось.
Какое-то время они молча глядели на площадь и на прохожих. Первым нарушил молчание старик:
Так почему же ты решил пасти овец?
Потому что люблю бродить по свету.
Старик указал на торговца воздушной кукурузой, пристроившегося со своей красной тележкой в углу площади.
— В детстве он тоже мечтал о странствиях. Однако потом предпочел торговать кукурузой, копить да откладывать деньги. Потом, когда он состарится, проведет месяц в Африке. Ему не дано понять, что у человека всегда есть все, чтобы осуществить свою мечту.
Лучше бы он пошел в пастухи, — сказал Сантьяго.
Он подумывал об этом. Но потом решил, что лучше заняться торговлей. У торговцев есть крыша над головой, а пастухи ночуют в чистом поле. И у невест родители предпочитают, чтобы зять был торговцем, а не пастухом.
Сантьяго вспомнил о дочке суконщика и почувствовал укол в сердце. Наверняка и в том городке, где она живет, кто-то бродит с красной тележкой.
— Вот и получается, что мнение людей о пастухах и торговцах кукурузой оказывается важней, чем свой Путь.
Старик еще полистал книгу и, похоже, зачитался. Сантьяго долго ждал, а потом все-таки решил отвлечь старика, — ведь раньше и тот отвлек его от книги:
— А почему вы со мной об этом говорите?
Потому что ты пытался следовать своей Судьбе. Но сейчас готов от нее отступиться.
И вы всегда появляетесь в такую минуту?
— Всегда. Причем могу представать и в другом обличье. Иногда в виде правильного решения, иногда в виде удачной мысли.
Иногда, в переломный момент, я подсказываю выход из затруднительного положения.
Всего не упомнишь. Но обычно люди моего появления не замечают.
И старик рассказал, что на прошлой неделе ему пришлось появиться перед одним старателем в образе камня. Когда-то этот человек все бросил и отправился добывать изумруды. Пять лет трудился он на берегу реки и расколол 999 999 камней в поисках хотя бы одного драгоценного. И тут отчаялся и решил отказаться от своей мечты, а ведь ему оставался всего-навсего один камень — и он нашел бы свой изумруд. Тогда старик решил вмешаться и прийти на помощь старателю, который так упорно шел своим Путем. Он обернулся камнем, подкатился ему под ноги, но старатель, разозленный и отчаявшийся от пяти лет бесплодных усилий, отшвырнул его от себя, пнув ногой. Однако вложил в удар такую силу, что камень, отлетев, стукнулся о другой, расколол его, и на солнце засверкал прекраснейший в мире изумруд.
— Люди слишком рано узнают, как им кажется, в чем смысл их жизни, — сказал старик, и Сантьяго заметил в его глазах печаль. — Может быть, поэтому они столь же рано от него отказываются. Так уж устроен мир.
Тут юноша вспомнил, что разговор у них начался с сокровища.
Сокровища выносятся на поверхность земли ручьями и реками, они же и хоронят их в недрах земли, — сказал старик. — А если хочешь узнать подробней о своем сокровище — отдай мне каждую десятую овцу в твоем стаде.
А может, лучше десятую часть того, что найду?
Посулить то, чем не обладаешь, — значит рисковать самим правом на обладание, — укоризненно произнес старик.
Тогда Сантьяго сказал, что десятую часть своего стада он уже обещал цыганке.
— Цыгане знают, как добиться своего, — вздохнул старик. — Как бы то ни было, тебе полезно узнать, что все на свете имеет свою цену. Именно этому пытаются учить Воины Света. — Он протянул Сантьяго книгу. — Завтра в это же время ты пригонишь мне десятую часть своего стада. Тогда я расскажу, как найти сокровище.
И он исчез за углом.
Сантьяго вновь взялся было за книгу, но учение не шло — ему никак не удавалось сосредоточиться. Он был взбудоражен разговором со стариком, потому что чувствовал: тот говорил правду. Юноша подошел к лотку и купил пакетик кукурузы, размышляя, сказать ли торговцу, что говорил о нем старик, и решил, что не стоит.
«Иногда лучше все оставить как есть», — подумал он. Скажешь — и торговец, который так привык к своему красному лотку на колесах, суток трое будет думать, не бросить ли ему все. «Избавлю его от этой муки».
И Сантьяго зашагал по улицам куда глаза глядят, пока не оказался в порту, перед маленькой будочкой с окошком. Там продавали билеты на пароходы в Африку. Ведь именно в Африке Египет.
— Что вам угодно? — спросил кассир.
— Может быть, завтра куплю у вас билет, — ответил ему Сантьяго и отошел.
Всего одну овечку продать — и ты уже в Африке. Эта мысль его смутила. А кассир сказал своему помощнику:
— Еще один мечтатель. Хочет путешествовать, а в кармане пусто.
Пока Сантьяго стоял перед окошечком кассы, ему вспомнились его овцы, и вдруг страшно захотелось вернуться к ним. Целых два года овладевал он искусством пастуха и достиг в нем совершенства — умел и остричь овцу, и помочь ей произвести на свет ягненочка, и от волков защитить. Знал как свои пять пальцев все пастбища Андалусии, знал и точную цену любой из своих овец.
В хлев, где его дожидалось стадо, он двинулся самой длинной дорогой. В этом городе тоже был свой замок, и юноша решил подняться по откосу и посидеть на крепостной стене. Оттуда видна была Африка. Кто-то ему когда-то объяснил, что из Африки в незапамятные времена приплыли мавры, надолго покорившие чуть не всю Испанию. Сантьяго терпеть не мог мавров: должно быть, это они и привезли сюда цыган.
Со стены весь город, вместе с рыночной площадью, где они со стариком еще недавно беседовали, был как на ладони.
«Будь проклят час, когда он мне повстречался», — подумал юноша. Ведь всего-то и нужно было, чтобы цыганка растолковала ему сон. Ни она, ни старик вроде бы не придали никакого значения тому, что он пастух. Верно, эти люди — одинокие и во всем изверившиеся — не понимают, что нет пастуха, который бы не был привязан всей душой к своим овцам. А Сантьяго знал про каждую всё и во всех подробностях: та — яловая, та через два месяца принесет потомство, а вон те — самые ленивые. Он умел и стричь их, и резать. Если он решится уехать, они без него затоскуют и будут как потерянные.
Поднялся ветер. Он знал этот ветер — люди называли его «левантинцем», потому что это он вздымал паруса мавров, пришедших из Леванта, из восточной части Средиземного моря. Юноша, пока не побывал в Тарифе, и не подозревал, что африканское побережье так близко. Опасное соседство — мавры могут нагрянуть снова. Ветер усиливался. «Не разорваться же мне между овечками и сокровищем», — подумал Сантьяго. Надо выбирать между тем, к чему привык, и тем, к чему тянет. А ведь есть еще и дочка лавочника, но овцы важнее, потому что они зависят от Сантьяго, а она — нет. Да и помнит ли она его? Юноша был уверен: она и не заметит, если он не появится перед ней через два дня, потому что все дни казались ей одинаковыми, а когда один день похож на другой, люди перестают замечать то хорошее, что происходит в их жизни каждый день после восхода солнца, «Я оставил отца, и мать, и замок возле моей родной деревни, — думал он. — Они привыкли жить в разлуке, и я привык. Стало быть, и овцы привыкнут, что меня нет».
Он снова оглядел площадь с высоты. Бойко шла торговля воздушной кукурузой; на той скамейке, где он разговаривал со стариком, теперь целовалась парочка.
«Торговец...» — подумал Сантьяго, но докончить мысль не успел — прямо в лицо ударил новый порыв «левантинца».
Ветер не только наполнял паруса завоевателей-мавров, он нес с собой тревожащие душу запахи пустыни, запах женщин под покрывалами, запах пота и мечтаний тех, кто когда-то пустился на поиски неведомого, на поиски золота и приключений. Он приносил и запах пирамид. Юноша позавидовал свободному ветру и почувствовал, что может ему уподобиться. Никто не стоит у него на пути, лишь он сам. Овцы, дочь суконщика, поля Андалусии — все это лишь подступы к своему Пути.
На следующий день к полудню он явился на площадь и пригнал с собой шесть овец.
— Удивительное дело, — сказал он старику. — Мой друг без разговоров купил у меня всю отару и сказал, что всю жизнь мечтал стать пастухом. Хорошее предзнаменование.
Так всегда бывает, — ответил старик. — Это называется Благоприятное Начало. Если бы ты, к примеру, впервые в жизни сел играть в карты, то выиграл бы почти наверняка. Новичкам везет.
А почему так происходит?
— Потому что жизнь хочет, чтобы ты следовал своей Судьбе, и возбуждает аппетит вкусом удачи.
Затем старик принялся осматривать овец и обнаружил, что одна из них хромает. Юноша объяснил, что это не имеет значения, так как это самая умная овца во всем стаде и, кроме того, она дает много шерсти.
Ну, так где же искать сокровища? — спросил он.
В Египте, возле пирамид.
Сантьяго опешил. То же самое сказала цыганка, только ничего за это с него не взяла.
— Ты найдешь туда путь по тем знакам, которыми Господь отмечает путь каждого в этом мире. Надо только суметь прочесть то, что написано для тебя.
Сантьяго не успел ответить, как между ним и стариком закружилась бабочка. Он вспомнил, что в детстве слышал от деда, будто бабочки приносят удачу. Так же, как сверчки, ящерицы и листики клевера о четырех лепестках.
— Вот именно, — промолвил старик в ответ на его мысли. — Все так, как говорил тебе дед. Это и есть приметы, благодаря которым ты не собьешься с пути.
С этими словами он распахнул на груди свое одеяние, и потрясенный Сантьяго вспомнил, как вчера его ослепил блеск. Неудивительно — старик носил нагрудник литого золота, усыпанный драгоценными камнями. Так он и в самом деле царь, а переоделся для того, должно быть, чтобы не напали разбойники.
— Вот, возьми, — сказал старик и, сняв с нагрудника два камня, белый и черный, протянул их Сантьяго. — Они называются
Урим и Туммим. Белый означает «да», черный — «нет». Когда не сумеешь разобраться в знаках, они тебе пригодятся. Спросишь — дадут ответ. Но вообще-то, — продолжал он, — старайся принимать решения сам. Ты уже знаешь, что сокровища — у пирамид, а шесть овец я беру за то, что помог тебе принять решение.
Юноша спрятал камни в сумку. Отныне и впредь принимать решения ему придется на свой страх и риск.
— Не забудь, что все на свете одно целое. Не забудь язык знаков. И — самое главное — не забудь, что ты должен до конца следовать своей Судьбе. А теперь я расскажу тебе одну коротенькую историю.
Некий купец отправил своего сына к самому главному мудрецу за секретом счастья. Сорок дней юноша шел по пустыне, пока не увидел на вершине горы великолепный замок. Там и жил Мудрец, которого он разыскивал.
Против ожиданий, замок вовсе не походил на уединенную обитель праведника, а был полон народа: сновали, предлагая свой товар, торговцы, по углам разговаривали люди, маленький оркестр выводил нежную мелодию, а посреди зала был накрыт стол, уставленный самыми роскошными и изысканными яствами, какие только можно было сыскать в этом краю.
Мудрец не спеша обходил гостей, и юноше пришлось два часа дожидаться своей очереди.
Наконец Мудрец выслушал, зачем тот пришел к нему, но сказал, что сейчас у него нет времени объяснять секрет счастья. Пусть-ка юноша побродит по замку и вернется в этот зал через два часа.
«И вот еще какая у меня к тебе просьба, — сказал он, протягивая юноше чайную ложку с двумя каплями масла. — Возьми с собой эту ложечку и смотри, не разлей масло».
Юноша, не сводя глаз с ложечки, стал подниматься и спускаться по дворцовым лестницам, а через два часа вновь предстал перед Мудрецом.
«Ну, — молвил тот, — понравились ли тебе персидские ковры в столовой зале? Деревья и цветы в саду, который искуснейшие мастера разбивали целых десять лет? Старинные фолианты и пергаменты в моей библиотеке?»
Пристыженный юноша признался, что ничего этого не видел, ибо все внимание его было приковано к тем каплям масла, что доверил ему хозяин.
«Ступай назад и осмотри все чудеса в моем доме, — сказал тогда Мудрец. — Нельзя доверять человеку, пока не узнаешь, где и как он живет».
С ложечкой в руке юноша вновь двинулся по залам и коридорам. На этот раз он был не так скован и разглядывал редкости и диковины, все произведения искусства, украшавшие комнаты. Он осмотрел сады и окружавшие замок горы, оценил прелесть цветов и искусное расположение картин и статуй. Вернувшись к Мудрецу, он подробно перечислил все, что видел.
«А где те две капли масла, которые я просил донести и не пролить?» — спросил Мудрец.
И тут юноша увидел, что капли пролиты.
«Вот это и есть единственный совет, который я могу тебе дать, — сказал ему мудрейший из мудрых. — Секрет счастья в том, чтобы видеть все, чем чуден и славен мир, и никогда при этом не забывать о двух каплях масла в чайной ложке».
Сантьяго, выслушав рассказ, долго молчал. Он понял, что хотел сказать ему старик. Пастух любит странствовать, но никогда не забывает о своих овцах.
Пристально глядя на Сантьяго, царь Мельхиседек соединил руки и странным жестом провел ими в воздухе над его головой. А потом пошел своей дорогой, забрав с собою овец.
Над маленьким городком Тарифой возвышается старинная крепость, построенная еще маврами. Если взойти на башню, откроется вид на площадь, где стоит лоток торговца кукурузой, видна отсюда и полоска африканского побережья. И в тот день на крепостной стене сидел, подставив лицо восточному ветру, Мельхиседек, царь Салима. Овцы, встревоженные столькими переменами в своей судьбе, жались в кучу немного поодаль от нового хозяина. Главное, что их по-прежнему интересовало, — это пропитание.
Глядя на небольшой баркас, стоявший на рейде, Мельхиседек думал о том, что никогда больше не увидит этого юношу, как ни разу не видел и Авраама после того, как тот отдал ему десятину.
У Бессмертных не должно быть желаний, потому что у них нет здесь своего Пути. И все же Мельхиседек в глубине души тайно желал, чтобы юноше по имени Сантьяго сопутствовала удача.
«Жаль, что он сейчас же позабудет даже, как меня зовут, — думал он. — Надо было повторить мое имя. Чтобы он, упоминая меня, называл неведомого старика "Мельхиседек, царь Салима"».
Он поднял глаза к небу и, несколько смутившись, произнес:
— Я знаю, Господи, что все это «суета сует», по слову Твоему. Но иногда и старый царь может гордиться собой.
Странное место эта Африка», — думал Сантьяго.
Он сидел в маленькой харчевне — одной из тех, что так часто встречались ему на узких улочках этого города. Несколько человек, передавая друг другу, курили по очереди огромную трубку. За эти часы он видел мужчин, которые шли взявшись за руки, женщин с закрытыми лицами, священнослужителей, которые взбирались на высокие башни и нараспев что-то оттуда выкрикивали, а все вокруг при этом опускались на колени и били о землю лбом.
«Край сарацинов. Здесь их обычаи», — сказал он сам себе.
В детстве в их деревенской церкви он видел образ Святого Иакова — победитель мавров изображен был верхом на белом коне, с поднятым мечом в руке, а перед ним простирались ниц зловещего облика люди, похожие на тех, что сидели теперь в харчевне рядом с Сантьяго. Юноше было не по себе — он чувствовал себя ужасно одиноким.
К тому же в предотъездной суматохе он совсем упустил из виду одно обстоятельство, которое вполне могло бы надолго закрыть ему путь к сокровищам. В этой стране все говорили по-арабски.
К нему подошел хозяин, и Сантьяго знаками попросил принести ему то же, что пили за соседним столом. Это оказался горьковатый чай. Юноша предпочел бы вино.
Впрочем, все это не имело значения — надо было думать лишь о сокровище и о том, как до него добраться. Денег от продажи овец он выручил немало, они лежали у него в кармане, успев проявить свое волшебное свойство — с ними человеку не так одиноко. Очень скоро, всего через несколько дней, он уже будет у пирамид. Старик с нагрудником из чистого золота вряд ли стал бы его обманывать, чтобы разжиться полудюжиной овец.
Он говорил ему о знаках, и Сантьяго, покуда пересекал пролив, все думал о них. Он понимал, о чем идет речь: бродя по Андалусии, юноша научился узнавать на земле и на небе приметы того, что ждет впереди. Птица могла оповещать, что где-то притаилась змея; кустарник указывал, что неподалеку найдется ручей или река. Всему этому его научили овцы.
«Если Бог их ведет, Он и мне не даст сбиться с пути», — подумал Сантьяго и немного успокоился. Даже чай показался не таким горьким.
— Ты кто будешь? — послышалась вдруг испанская речь.
Сантьяго вздохнул с облегчением: он думал о знаках, и вот подан знак. Окликнувший его был примерно одного с ним возраста, одет на европейский манер, только цвет кожи указывал, что он местный.
— Откуда ты знаешь испанский? — спросил Сантьяго.
Здесь почти все его знают. Испания в двух часах пути.
Присядь, я хочу тебя угостить чем-нибудь. Закажи вина себе и мне. Чай мне не по вкусу.
В этой стране вина не пьют, — ответил тот. — Вера запрещает.
Тогда Сантьяго сообщил, что ему нужно добраться до пирамид. Он чуть было не проговорился о сокровищах, но вовремя прикусил язык: чего доброго, араб потребует часть их в качестве платы за то, что поможет ему туда добраться. Он помнил слова старика: не следует обещать то, что тебе не принадлежит.
— Не можешь ли довести меня до пирамид? Я бы тебе за это заплатил.
— А ты хоть представляешь, где это?
Сантьяго заметил, что хозяин подошел вплотную и внимательно прислушивается к разговору. При нем говорить не хотелось, однако он боялся упустить так удачно найденного проводника.
— Тебе придется пересечь всю Сахару, — сказал тот. — А для этого понадобятся деньги. Есть они у тебя?
Сантьяго этот вопрос удивил. Но он помнил слова старика: если ты чего-нибудь хочешь, вся Вселенная будет способствовать тому, чтобы желание твое сбылось. И, достав из кармана деньги, он показал их арабу. Хозяин подошел еще ближе и уставился на них, а потом перебросился с юношей парой слов по-арабски. Сантьяго показалось, что хозяин на что-то сердится.
— Пойдем-ка отсюда, — сказал юноша. — Он не хочет, чтобы мы тут сидели.
Сантьяго с радостью поднялся и хотел было уплатить по счету, но хозяин схватил его за руку и стал что-то говорить. У Сантьяго хватило бы силы высвободиться, но он был в чужой стране и не знал, как здесь себя вести в таких случаях. К счастью, новый знакомый оттолкнул хозяина и вытащил Сантьяго из харчевни на улицу.
— Он хотел отнять у тебя деньги. Танжер не похож на другие африканские города.
Это порт, а в порту всегда полно жуликов.
Ему можно доверять. Он помог ему в критической ситуации. Сантьяго снова достал из кармана и пересчитал деньги.
— Можем завтра же отправиться к пирамидам, — сказал араб. — Но сначала надо купить двух верблюдов.
И он взял кошелек из рук Сантьяго.
Они двинулись по узким улочкам Танжера, где на каждом шагу стояли палатки и лотки со всякой всячиной, и оказались на рыночной площади, заполненной многотысячной толпой — люди продавали, покупали, торговались, спорили. Зелень и плоды лежали рядом с кинжалами, ковры — рядом с разнообразными трубками. Сантьяго не сводил глаз со своего спутника — тот взял у него все деньги. Он хотел было забрать их, но счел, что это будет неучтиво. Ему были неведомы нравы и обычаи страны, в которой он сейчас находился. «Ничего, — подумал он, — я ведь внимательно слежу за ним, и этого достаточно, ибо я сильнее его».
Вдруг в груде разнообразного товара он заметил саблю, красивей которой еще никогда не видел: серебряные ножны, эфес украшен драгоценными камнями и финифтью.
Сантьяго решил, что, когда вернется из Египта, непременно купит себе такую же.
— Спроси, сколько она стоит, — не оборачиваясь, сказал он своему спутнику.
В этот миг он понял, что на две секунды отвлекся, заглядевшись на саблю. Сердце у него екнуло. Он боялся оглянуться, потому что уже знал, что предстанет его глазам. Еще несколько мгновений он не сводил глаз с сабли, но потом набрался храбрости и повернул голову.
Вокруг гремел и бушевал рынок, сновали и горланили люди, лежали вперемежку ковры и орехи, медные подносы и груды зелени, шли мужчины под руку и женщины в чадрах, витали запахи неведомой снеди — и только его недавний спутник словно испарился.
Сантьяго поначалу еще уверял себя, что они случайно потеряли друг друга в толпе, и решил оставаться на месте — вдруг тот вернется. Прошло какое-то время; на высокую башню поднялся человек и что-то закричал нараспев — все тотчас упали ниц, уткнулись лбами в землю и тоже запели. А потом, словно усердные муравьи, сложили товары, закрыли палатки и лотки. Рынок опустел.
И солнце тоже стало уходить с неба; Сантьяго следил за ним долго — до тех пор, пока оно не спряталось за крыши белых домов, окружавших площадь. Он вспомнил, что, когда оно всходило сегодня, он еще был на другом континенте, был пастухом, распоряжался шестьюдесятью овцами и ждал свидания с дочкой суконщика. Еще утром ему наперед было известно все, что произойдет, когда он погонит свое стадо на пастбище.
А теперь, на закате того же дня, он в другой стране, где он чужак в чужом краю и даже не понимает языка, на котором говорят местные жители. Он уже не пастух, он лишился всего — и прежде всего денег, а значит, уже не может вернуться и начать все сначала.
«И все это случилось между восходом и закатом солнца», —думал юноша. Ему было жаль себя, и он горько сокрушался о том, что жизнь его изменилась так внезапно и так круто.
Плакать было стыдно. Он даже перед своими овцами стеснялся плакать. Однако рыночная площадь уже опустела, а он был один и вдали от родины.
И Сантьяго заплакал. Неужели Бог столь жесток к тем, кто всего лишь верит своим снам!
«Когда я пас своих овец, то был счастлив и распространял счастье вокруг себя. Люди радовались, когда я приходил к ним, и принимали меня как дорогого гостя.
А теперь я печален и несчастен. И не знаю, что делать. Я стану злобным и недоверчивым и буду подозревать всех потому лишь, что один человек обманул меня. Я буду ненавидеть тех, кто сумел найти сокровища, потому что мне это не удалось. Я буду цепляться за ту малость, которой обладаю, потому что слишком мал и ничтожен, чтобы постичь весь мир».
Он открыл свою пастушью сумку, чтобы посмотреть, не осталось ли там какой-нибудь еды — хоть куска хлеба с маслом, — но нашел лишь толстую книгу, куртку и два камня, которые дал ему старик.
И тут, увидев их, Сантьяго испытал огромное облегчение. Он ведь обменял шесть овец на два драгоценных камня, подаренных стариком. Стоит 'Лишь продать их — и он купит билет и вернется обратно.
«Но на этот раз я буду умнее», — подумал он, доставая Камни из сумки и пряча их в карман. Это ведь портовый город, а в порту, как верно заметил тот, кто его обокрал, всегда полно жуликов.
Только теперь Сантьяго понял, почему так горячился хозяин харчевни — он отчаянно силился втолковать юноше, чтобы тот не доверял своему спутнику.
«Я в точности такой же, как все: принимаю желаемое за действительное и вижу мир не таким, каков он на самом деле а таким, каким мне хочется его видеть».
Он вновь стал рассматривать камни, бережно их погладил — на ощупь они были теплыми. Вот настоящее сокровище, которое пока что у него есть. Дотронешься до них — и на душе легче. Они напомнили Сантьяго о старике. Вновь прозвучали в душе его слова: «Если ты чего-нибудь хочешь, вся Вселенная будет способствовать тому, чтобы желание твое сбылось».
Ему хотелось понять, правда ли это. Он стоял посреди пустой рыночной площади, без гроша в кармане, и на сей раз не надо было думать о ночлеге для овец. Но драгоценные камни непреложно доказывали, что недавно он повстречался с царем, который знал всю его жизнь: знал даже про отцовское ружье, взятое без спросу, и про первую женщину.
«Камни помогут тебе отгадать загадку. Они называются Урим и Туммим», — вспомнилось ему.
Сантьяго вновь вынул их из кармана, положил в сумку и решил попробовать. Старик говорил, что вопросы надо задавать четко, ибо камни помогают лишь тем, кто твердо знает, чего хочет. Он спросил, пребывает ли еще с ним благословение старика, и вытащил руку из сумки.
Да, — ответил камень.
Найду ли я сокровища? — спросил Сантьяго.
Он вновь сунул руку в сумку и, смешав камни, только собирался вытащить ответ, как оба камня провалились в дыру. А он почему-то и не замечал раньше, что сумка прохудилась. Сантьяго наклонился подобрать камни с земли, чтобы снова их спрятать, но тут в голову ему пришла новая мысль: «Научись приглядываться к знакам и следовать им», — говорил старик.
Знак! Сантьяго рассмеялся. Потом схватил камни с земли, сунул в сумку. Он и не подумает зашивать прореху в котомке — камни, если захотят, в любую минуту выскользнут наружу. Он понял, что есть вещи, о которых лучше не спрашивать -— чтобы не пытаться убежать от собственной судьбы. «Я ведь обещал старику, что решать буду сам», — сказал он себе.
Однако камни дали ему понять, что старик по-прежнему с ним, и это придало ему уверенности. Он снова обвел взглядом пустынную площадь, но уже без прежней безнадежности. Вовсе не чужой мир простирался перед ним — просто новый.
А ведь ему всегда только того и хотелось — познавать новые миры. Если ему даже не суждено добраться до пирамид, он и так уже увидел гораздо больше, чем любой пастух.
«Знали бы они, — подумал он, — что всего в двух часах пути все совсем по-другому».
Новый мир простерся перед ним вымершей рыночной площадью, но он-то успел увидеть, как она бурлила жизнью, и больше уже этого не забудет. Он вспомнил и про саблю: конечно, дороговато пришлось заплатить за две секунды, чтобы на нее поглазеть, но ведь такого он никогда прежде не видал. Сантьяго вдруг понял, что может смотреть на мир глазами несчастной жертвы жулика и злодея, но может и глазами отважного искателя сокровищ и приключений.
— Я — отважный искатель сокровищ и приключений, — пробормотал он, погружаясь в сон.
Проснулся он оттого, что кто-то толкал его в бок. Рынок, посреди которого Сантьяго устроился на ночлег, теперь вновь вернулся к жизни.
Оглянувшись по привычке в поисках своих овец, Сантьяго окончательно очнулся и вспомнил, что он в новом мире, но это не вызвало у него грусти, он был счастлив. Больше не будет бродить в поисках пропитания — он отправится за сокровищами! У него ни гроша в кармане, но зато есть вера в жизнь. Вчера ночью он выбрал себе судьбу искателя приключений: он станет одним из тех, о ком читал в книгах.
Неспешным шагом юноша двинулся в обход площади. Торговцы открывали свои палатки и ларьки, и он помог продавцу сластей поставить прилавок и разложить товар.
Торговец сластями улыбался: он был доволен, знал, для чего живет, и радостно готовился встретить новый трудовой день. Его улыбка напомнила юноше улыбку старика — таинственного царя Мельхиседека.
«Он печет сласти не потому, что хочет странствовать по свету или жениться на дочке суконщика. Ему нравится его занятие», — подумал юноша и заметил, что не хуже старика с первого взгляда может определить, насколько человек близок или далек от своего Пути.
«Это так просто — и как же я раньше этого не понимал?»
Когда натянули тент, кондитер протянул ему первый выпеченный пирожок. Сантьяго его с удовольствием съел, поблагодарил и отправился дальше. И только тут до него дошло, что пока они ладили палатку, кондитер говорил по-арабски, а он — по-испански, но оба, стало быть, понимали друг друга.
«Выходит, есть язык, который не зависит от слов, — подумал он. — Я на нем объяснялся со своими овечками, а теперь вот попробовал и с человеком».
«Все одно целое», как говорил старик.
Сантьяго решил пройтись по улочкам Танжера не торопясь, чтобы не пропустить знаки. Это потребует терпения, но терпение — та добродетель, которой всякий пастух учится первым делом. И снова юноша подумал, что в новом мире ему пригодится то, чему научили его овцы.
«Все одно целое», — снова вспомнились ему слова Мельхиседека.
Торговец хрусталем смотрел, как занимается новый день, и чувствовал обычную тоску, томившую его по утрам. Вот уже тридцать лет здесь, в крутом переулке, сидел он в своей лавчонке, куда редко заглядывали покупатели. Теперь уже поздно было что-либо менять в жизни; торговать хрусталем — вот все, что он умел. Было время, когда в лавке его толпились арабские торговцы, геологи-англичане и французы, немецкие солдаты — все люди при деньгах. Когда-то торговля хрусталем была делом выгодным, и он мечтал, как разбогатеет и старость его будет скрашена и согрета красивыми женами.
Но времена изменились, а с ними изменился и город. Расположенная рядом с Танжером Сеута росла быстрее, и центр торговли сместился туда. Соседи-торговцы разъехались, на спуске осталось лишь несколько лавочек, и никто не хотел подниматься в гору, чтобы в них заглянуть.
Но у Торговца хрусталем выбора не было. Тридцать лет занимался он тем лишь, что продавал и покупал хрусталь, а теперь было уже поздно менять жизнь.
Все утро он наблюдал за редкими прохожими. Занимаясь этим долгие годы, он знал распорядок дня каждого, кто появлялся на улочке. Но за несколько минут до обеда у его витрины остановился молодой чужестранец. Одет он был прилично, однако наметанным глазом Торговец хрусталем определил, что денег у него нет. И все же он решил до уходя посетителя повременить с обедом.
Объявление на двери извещало, что здесь говорят на иностранных языках. Сантьяго увидел, как за прилавком появился хозяин.
— Хотите, я вам все эти стаканы перемою? — спросил юноша. — В таком виде их у вас никто не купит.
Хозяин ничего не отвечал.
— А вы мне за это дадите какой-нибудь еды.
Хозяин все так же молча смотрел на него. Сантьяго понял, что нужно принимать решение. В котомке у него лежала куртка — в пустыне она не понадобится. Достав куртку, он принялся перетирать стаканы. Через полчаса все на витрине блестело, и тут как раз пришли двое и купили кое-что из хрустальных изделий.
Окончив работу, Сантьяго попросил у хозяина еды.
— Идем-ка со мной, — отвечал тот.
Повесив на дверь табличку «Закрыто на обед», он повел Сантьяго в маленький бар, стоявший в самом верху переулка. Там они сели за один-единственный стол.
Торговец хрусталем рассмеялся: Тебе ничего и не надо было чистить. Коран велит накормить голодного. Отчего же вы меня не остановили?
— Оттого что стаканы были грязные. Нам обоим надо было очистить от мусора мозги.
А когда они поели, он сказал:
— Я хочу, чтобы ты работал в моей лавке. Сегодня, пока ты чистил хрусталь, пришли двое покупателей — это добрый знак.
«Не редкость услышать от( людей о знаках, — подумал пастух, — но они сами не понимают, о чем говорят. Да и я, сам того не зная, столько лет беседовал со своими овцами на языке без слов».
Ну так как? — настаивал продавец. — Пойдешь ко мне работать?
До рассвета перемою весь товар, — ответил юноша. — А вы мне за это дадите денег добраться до Египта.
Старик снова рассмеялся.
— Если ты даже целый год будешь мыть хрусталь в моей лавке, и при этом будешь получать хороший процент с каждой покупки, все равно тебе придется занимать деньги на дорогу. Между Танжером и Египтом — тысячи километров пустыни.
На минуту стало так тихо, словно весь город погрузился в сон. Исчезли базары, торговцы, расхваливавшие свой товар, люди, поднимавшиеся на минареты и выпевавшие слова молитвы, сабли с резными рукоятями. Сгинули куда-то надежда и приключение, старый царь и свой Путь, сокровища и пирамиды. Во всем мире воцарилась тишина, потому что онемела душа Сантьяго. Не ощущая ни боли, ни муки, ни разочарования, он остановившимся взглядом смотрел в раскрытую дверь харчевни и страстно желал только умереть, мечтая, чтобы все кончилось в эту минуту раз и навсегда.
Продавец глядел на него подняв брови — еще утром, совсем недавно, он был, казалось, так весел. А теперь мрачнее тучи; от веселья не осталось и следа.
— Я могу дать тебе денег, чтобы ты вернулся на родину, сын мой, — сказал продавец.
Юноша не ответил. Потом встал, одернул на себе одежду и подхватил котомку.
— Я остаюсь работать у вас, — сказал он
И, помолчав еще, прибавил:
— Мне нужны деньги, чтобы купить столько овец.