http://sobiratelzvezd.ru/?p=4551#more-4551

Анастасия Новых

«Птицы и камень. Исконный Шамбалы»

Люди словно птицы и камни. Одним достаточно лишь намёка, единственного слова, чтобы слегка подбросить в духовную ввысь. И пробудившейся сущностью они воспарят в познание бесконечного мироздания. А другие… Камень – он и есть камень.

                                                 ДЕЖУРСТВО

«Боже мой, какая ноющая боль, точно не печень, а одна зияющая ра¬на. Когда она перестанет так мучить? Когда это все закончится? Надо же, цирроз, мать его... Как не вовремя. Хрен с ней, со смертью. Мы с этой костлявой подругой уже не раз друг другу в глаза смотрели. Но дочка... Ей институт закончить надо. Кто ей еще поможет в этой гребаной жизни? Нет, я не могу, я не имею права умирать!.. Нужно до¬тянуть три года. Кровь из носа, но дотянуть. Ничего, ничего, надо держаться. Мы еще по¬воюем с Костлявой за тело Реброва...»
Зазвонивший телефон вновь вернул Ребро¬ва в реальность серых будней. «Что же это се¬годня творится? Такого никогда не было... Да уж, мир кубарем летит под откос. Как тут ре¬бенка одного оставишь...»
— Дежурный пятнадцатого отделения ми¬лиции майор Ребров. Слушаю вас...
Миновало двенадцать часов после того, как майор заступил на суточное дежурство в РОВД. Обстановка в последние дни была крайне сложная. В районе вот уже третий месяц орудовала новоиспеченная банда. За столь короткий срок своей наглой и жес¬токой деятельности преступники уже совер¬шили несколько разбойных нападений с при¬менением огнестрельного оружия. Люди были напуганы беспределом этих отмороз¬ков. Сотрудникам приходилось буквально по крупицам собирать сведения, поскольку на¬селение неохотно контактировало с мили¬цией.
После ряда удачных налетов, ощутив вкус полной безнаказанности, банда вошла в раж. Ее члены убили женщину, директора местно¬го коммерческого магазина, сначала изощ¬ренно ее пытая. Это переполнило чашу тер¬пения и жителей района (особенно тех, кто занимался коммерческой деятельностью), и правоохранительных органов. Как ни пара¬доксально, но именно горе и отчаяние вре¬менно объединило людей, работающих в столь разных сферах.
Жизнь есть жизнь. И в ней бывают разные ситуации, когда каждый человек судит со сво¬ей колокольни согласно сформировавшемуся на данный момент личному мировоззрению. Но есть некая общечеловеческая грань, незри¬мо присутствующая в подсознании всех людей. И те, кто решается переступить ее, не только навлекают на себя гнев окружающих, но и не¬заметно для себя уничтожают все самое ценное внутри самого себя.
Одно дело, совершив проступок по слабо¬сти духа, пытаться исправить его добром, да¬бы найти примирение, в первую очередь, не во внешнем мире, а во внутреннем. И совершенно дру¬гое дело — наглухо закрыть створки своей совести, этого светлого окошка в храме сво¬ей души. Вот тогда, как говаривали наши славянские предки, «...злость лютая своей властью сердце остужает, туманом гнева очи застилает, и попадает человек в западню дум своих черных, что хуже пожара свирепого нутро его сжигают. Остается он один, яко во¬рон на обугленном дереве посреди большо¬го пепелища...»
Практически все сотрудники райотдела вот уже десятые сутки работали в усиленном ре¬жиме, занимаясь поиском убийц. Естествен¬но, нервы у людей были на пределе. В дежур¬ке постоянно трезвонил телефон. Его оглу¬шительный звук каждый раз, словно раскат грома, заставлял содрогаться всех присутст¬вующих.
Майор Ребров старался отвечать четко и спокойно, хотя лично ему это стоило нема¬лых усилий. Тело просто разваливалось на ча¬сти от жуткой боли. Раскалывалась голова, ныла печень, да и желудок не на шутку поша¬ливал, реагируя резкой болью на любые на¬пряжения и волнения. А последних было пре¬достаточно. Помимо титанического напряжения на работе, у Реброва ещё и выявились конкретные проблемы со здоровьем. Печень «заявила» о себе в самое неподходящее время. Ребров тянул до послед¬него момента, думая, что обойдется. Но как говорят на Руси, «пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Тайком от семьи и коллек¬тива с приступом сильнейшей боли он пошел к своему другу-врачу. После соответствующих анализов поставили совсем неутешительный диагноз: начал развиваться цирроз печени. И как печень поведет себя в ближайшем буду¬щем —  неизвестно.
Для Реброва это был не просто удар судьбы, а полный нокаут. Ему было бы не так страшно умирать, если бы он жил один. Но у него име¬лась семья — жена и дочь, самые близкие лю¬ди, оставшиеся для него на Земле, за жизни которых он чувствовал какую-то необъясни¬мую ответственность. А майор — единствен¬ный кормилец в семье. Жена вряд ли сумела бы устроиться куда-либо на работу, поскольку вот уже четыре года страдала астмой. Дочка училась в пединституте, где за учебу необхо¬димо платить немалые деньги. Так что зарпла¬та Реброва оставалась единственным источ¬ником семейного дохода. И, несмотря на то, что майор уже два года назад мог выйти на пенсию по выслуге лет, он продолжал рабо¬тать, чтобы дать возможность дочери закон¬чить институт. А тут на тебе! Такое «счастье» подвалило...
Конечно, друг порекомендовал ему самых лучших докторов, посоветовал серьезно за¬няться своим здоровьем (поскольку тянуть дальше нельзя), лечь в стационар и проле¬читься. Так-то оно так... Да только лечение стоило даже по самым скромным оценкам довольно дорого. По крайней мере, майору будет явно не по карману оплачивать еще и эти колоссальные расходы. Природная че-стность и добросовестность не позволяла ему занять столь большую сумму у своих друзей. Ведь его немногие друзья точно так же, как он сам, перебивались от зарплаты до зарплаты, пытаясь свести концы с кон¬цами. Ну, а предложение друга о том, что¬бы заложить или продать свое недвижимое имущество, Ребров сразу отмел. Во-первых, из недвижимого имущества у него была все¬го-то двухкомнатная квартира, которую он когда-то ждал почти пятнадцать лет. А во-вторых, не в его правилах — ради спа¬сения собственной шкуры лишать своих близких крова. Так что выбор у Реброва, со¬гласно его меркам Совести, оказался прост и невелик: плюнуть на все врачебные пред¬сказания и постараться любой ценой про¬тянуть еще три года жизни, чтобы дочка ус¬пела окончить институт. А после будь что будет... Он решил правдами-неправдами тя¬нуть эту «бурлацкую лямку» до последнего вздоха.
Зафиксировав очередной звонок в журна¬ле, Ребров достал таблетку анальгина, чтобы как-то приглушить боль, постоянно напоми¬нающую о приближении неизбежного конца. Хоть друг и рекомендовал ему кетанол, но кетанол стоил намного дороже анальгина. Май¬ор и раньше экономил на себе, считая, что лучше лишний раз побаловать сладостями ре¬бенка. А теперь и подавно не собирался растрачиваться на свою «поношенную оболоч¬ку», как он стал называть тело в последнее время.

*   *   *
Райотдел гудел, словно улей. Все носи¬лись туда-сюда с озадаченными лицами. На исходе были десятые сутки безрезультат¬ных поисков, и это создавало общую атмосферу нервозности и крайней раздражитель¬ности. Ведь помимо срочной работы парал¬лельно существовала обычная, рутинная «текучка».
В камеру предварительного заключения, или как ее прозвали сотрудники «обезьян¬ник», привели очередных «клиентов» — трех наркоманов и знакомого уже почти всему райотделу грязного бомжа. Его всегда при¬водили, когда «горели» показатели, точ¬но в округе и бомжей больше не находи¬лось. Сотрудники шутя прозвали этого бе¬долагу Васей, поскольку тот в некотором смысле был крайним во всем. То его боль¬ше других бомжей избило уличное хулига¬нье. То на чердаке, где он зимовал, случай¬но загорелась проводка. И, естественно, не¬смотря на все усилия Васи потушить пожар, именно его жильцы обвинили в поджоге. То он случайно стал свидетелем таких кро¬вавых событий, что мороз шел по коже. В общем, Вася вечно попадал в какие-то не¬приятности.
Ребров поискал глазами своего помощни¬ка, старшего лейтенанта Чмиля. Тот отлучился на пять минут переговорить с приятелем и пропал на добрые полчаса. Не обнаружив Чмиля на рабочем месте, майор дал ключи сержанту, своему второму помощнику.
— Костюшкин, открой.
— Привет, Ребров! — вошел в дежурку опе¬руполномоченный капитан Онищенко, сопро¬вождавший вместе с сержантом эту развеселую компанию. — Чего такой мрачный? Как жизнь?
— Да ничего хорошего, — махнул рукой майор.
— Да ты брось эти мрачные мысли, у всех у нас «ничего хорошего», — усмехнулся капи¬тан. — Ты ведь знаешь: все хорошее в этой жиз¬ни либо незаконно, либо аморально, либо ве¬дет к ожирению...
— Это точно, — согласился Ребров, силясь изобразить сквозь боль подобие улыбки. — Где ты «откопал» таких красавцев?
— Представляешь, проверяли сейчас один адресок...
Не успел Онищенко договорить, как один из наркоманов, видимо с совсем задурма¬ненным сознанием, внезапно превратился из пассивного «клиента» в особо агрессивного.
— Всем встать, козлы, всех перестреляю! — заорал он во все горло, затем перешел на мат и начал носиться по дежурке с бешеной скоро¬стью, сбивая стулья, и так еле стоящие на своих трухлявых ножках.
Ребров с Онищенко отреагировали практи¬чески сразу, чуть позже подключились и сержанты. Наркомана пришлось успокаивать всей толпой.
В это время остальные двое дружков на¬блюдали за всей этой возней с абсолютным безразличием. А бомж, видя такое пристальное внимание всех сотрудников к тому человеку, незаметно присел и на четвереньках шустро стал про¬двигаться к выходу. Однако в дверях, несколько не вовремя для его «персоны», появился старший лейтенант Чмиль, спешивший на помощь то-варищам. Его внушительная фигура, заняв¬шая почти весь дверной проем, заставила бомжа ойкнуть от неожиданности. Не сбав¬ляя скорости, бедолага резко повернулся и с таким же проворством в более рекорд¬ный срок проделал в той же позе обратный путь. Возле камеры он быстро принял вер¬тикальное положение, заняв прежнее место возле двух наркоманов. Покосившись с опа¬ской на Чмиля, бомж состроил страдальчес¬кое лицо и уставился как ни в чем не бы¬вало на заварушку в дежурке. Помощника Реброва изрядно развеселила такая клоуна¬да. Но читать мораль было некогда. Пройдя размашистым торопливым шагом мимо не¬удачливого беглеца, старлей лишь пригрозил ему пальцем, еле сдерживая улыбку. Тот по¬нимающе чинно кивнул. На этом столь незаметный для окружающих инцидент был исчерпан.
Кое-как усмирили разбушевавшегося нар¬комана. Тот обмяк так же внезапно, как и взбесился. Всех задержанных закрыли в «обезьяннике». Мужики, принимавшие участие в этой небольшой потасовке, все еще вы¬пускали пар эмоций.
— Твою мать, да что сегодня за день — сплошные нервы! — возмущался капитан Онищенко.
— Иваныч, никогда не бывает настолько плохо, чтобы не могло стать еще хуже, — хи¬хикнул Чмиль.
— Тьфу, тьфу, тьфу!.. Типун тебе на язык! — скороговоркой ответил капитан. — И так весь день мотались, как загнанные шавки... Люди точно «з глузду зъихалы», такие концерты от¬мачивают на каждом шагу.
— Наверное, луна не тем местом поверну¬лась. Вон, глянь в окно: одна большая, круглая, полная ж...
Мужики рассмеялись.
— Да уж, точно, что полная ж... Сегодня из девяти вызовов четыре раза вхолостую съезди¬ли. Народ шарахается уже от любого стука-грюка.
— Ну, так по телевизору же объявили... Вот народ и бдит.
— Лучше бы так свидетели бдили! А то в собственном магазине убили хозяйку, и ни¬кто ничего не видел и не слышал! Тут и так дел невпроворот... Представляешь, «гастро¬леры», твою мать, опять у нас объявились...
— Только их нам не хватало, — с горечью произнес Ребров.
— О то ж, — кивнул капитан. — И что за жизнь? За такую мизерную месячную зарплату такой большой ежедневный геморрой!
—    Иваныч, надо быть оптимистом, — за¬явил старший лейтенант.
— Молодой ты еще, жизни не нюхал. Опти¬мист — это бывший пессимист, у которого кар¬маны полны денег, желудок работает превос¬ходно, а жена уехала за город.
Мужики вновь рассмеялись.
— Что-то Чмиль сегодня подозрительно ве¬селый. Ребров, ты не находишь? — с улыбкой спросил Онищенко.
— Да это он такой после встречи с прияте¬лем, — с таинственной улыбкой ответил майор.
— С приятелем?! — глаза Онищенко загоре¬лись озорным огоньком. — Видел я его «при¬ятеля» тут на крылечке! Там такие формы — будь здо¬ров! Такая грудь, такая «луна»...
— Да ладно тебе, — с довольной ухмылкой промолвил Чмиль. — Может это любовь с пер¬вого взгляда.
— Угу, какая по счету? — с издевкой спросил Онищенко. — Жениться тебе надо, бо любовь с первого взгляда становится твоим хроничес¬ким конъюнктивитом.
— Чем, чем? — переспросил старлей.
— Глазной болезнью.
— Чё, Иваныч, завидуешь, да? Между про¬чим, все люди рождаются свободными и равными, — и, помолчав немного, Чмиль с хитре¬цой в голосе добавил: — Но некоторые потом женятся.
— Ну, вот так всегда! — махнул рукой капитан Онищенко, и в дежурке вновь послышался приглушенный смех.

*   *   *
Рабочий день близился к концу. Он дейст¬вительно выдался очень напряженным и тяжелым как для жителей города, так и для стра¬жей порядка. Зло, которое  породило новая бан¬да своей деятельностью, разрасталось, словно на дрожжах. Оно сеяло в людях все больший страх и как маг¬нит притягивало самое худшее. Помимо за¬летных «гастролеров» на улицах города появи¬лась группа подвыпивших подростков, пытав¬шихся продемонстрировать прохожим свою коллективную силу. Участились пре¬ступления на бытовой почве. Люди точно теряли истинный об¬лик, поддаваясь негативной стороне своей сущности.
Ближе к двенадцати ночи РОВД заметно опустело. Остались лишь опергруппа да дежурные. Накопившаяся за день усталость клонила людей ко сну. Старший лейтенант Чмиль задумчиво походил взад-вперед и ос¬тановился перед «обезьянником». Оттуда доносилось тихое сопение спящих «обитальцев». Удовлетворившись спокойной обстановкой, старлей вновь уселся в старенькое, потертое кресло, доставшееся дежурке по на¬следству из бывшего красного уголка. Ноги закинул на единственно более-менее целехонький стул. Устроившись таким образом, он взял какую-то старую газету и сделал сосредото¬ченный вид, пытаясь вникнуть в суть информации. Но уже через полчаса газета мир¬но вздымалась от приглушенного храпа стар¬шего лейтенанта.
Сержант Костюшкин пытался бороться со сном, сидя сбоку за столом. Но молодой орга¬низм брал свое. Веки наливались свинцовой тяжестью. Так он и задремал юношеским сном, беззаботно поддерживая щеку рукой. Лишь когда трезвонил телефон, оба помощника вздрагивая, просыпались. Но, не обнаружив постороннего начальства, вновь погружались в сладкую дремоту.
Один Ребров сидел на посту, не смыкая глаз. Боль не отпускала его тело. Анальгин времен¬но притуплял ее, но не избавлял вовсе. Таких длительных приступов боли у майора еще не было. Тело становилось как будто чужим и приходилось прилагать немалые усилия, чтобы заставить его двигаться. Лишний раз и шевелиться не хотелось. Зато сознание... Оно лихорадочно работало на полную катуш¬ку и там шёл какой-то внутренний анализ прожитой жизни. И все это происхо¬дило в своеобразном отчуждении сознания от организма, сквозь туманную пелену тупой, но¬ющей боли.
Ребров никак не мог успокоиться после последнего звонка. «Что случилось с людь¬ми? Что случилось с миром? Точно озверели все, озлобились... Еще эта бабка... Бессонни¬ца, что ли, на нее напала? Тут и так напря¬женка, а ей вздумалось лекцию читать по те¬лефону в двенадцать ночи “какая никудыш¬ная сегодня милиция”... Критиковать все умеют! Пришли бы здесь сами поработали “золотарем по очистке человеческих отходов”! Добропорядочные граждане не видят и сотой доли той грязи, с которой ежеднев¬но приходится иметь дело милиционерам... Лучше бы больше занимались воспитанием своих детей и внуков, чем проклятиями раскидываться. Вон подростки предоставлены сами себе! Дебоширят, колются просто так, от скуки и безделья, беря пример со своих “продвинутых” корешей. А психика-то лома¬ется быстро... Начинают с маленького “ко¬сячка”, чтобы не выглядеть перед друзьями “лохом”, а потом и не замечают, как полно¬стью становятся зависимы от этой “дури”. За дозу наркоман и мать родную продаст! А ведь когда задерживаешь подростков, роди¬тели стойко твердят, что “мой сын не такой”, “задержали ни за что ни про что”. А ты как дурак оправдываешься, пытаешь¬ся раскрыть им глаза на реальные факты и их скорое безрадостное будущее. Спрашивает¬ся, на кой мне это все надо? Тут и так жизнь не мед...
Вон начальство бичует нашего брата за слабую раскрываемость. А откуда может быть раскрываемость преступлений, если милиция работает на голом энтузиазме? Бюджет МВД чуть ли не каждый год урезается законодате¬лями. Практически развалена патрульно-по¬стовая служба. А ведь раньше именно благо¬даря ей раскрывалась по “горячим следам” большая часть уличных преступлений. Из органов стали все чаще увольняться опытные сотрудники из-за той же нехватки денег, разуверившиеся во всем и вся. И к чему это при¬вело? Ни к чему хорошему. Профессиональ¬ное ядро многих служб фактически разруши-лось, места высококлассных специалистов заняла необстрелянная молодежь, добрая по¬ловина которой не имеет высшего образова¬ния. Да и какие у них сейчас стимулы, у этой молодежи? Офицерская честь, порядочность, достоинство, как бывало в мое время? Нет. Сейчас главный стимул — жажда власти и легкой наживы. Прикрываясь законом, обирают граждан без зазрения совести, да еще и хамят, — Ребров взглянул на мирно дремавшего Костюшкина и Чмиля. — Не все, конечно, но значительное большинство. От¬куда же будет доверие у народа, чьи интересы, собственно говоря, милиция и призвана за-щищать?»
Майор помассировал веки и лоб, чтобы хоть как-то облегчить эту тупую боль.
«А с другой стороны, и пацанов можно по¬нять, — продолжал размышлять он. — Им семьи кормить надо. Кому охота свою зад¬ницу под пули подставлять и ежедневно нер¬вы трепать в этой грязи за такую мизерную зарплату? Просто какой-то замкнутый круг... А я тут сижу на телефоне как козел отпу¬щения и выслушиваю все претензии к сис¬теме...»
Ребров вдруг снова остро ощутил едкий запах этого помещения, точь-в-точь как в тот день, когда впервые вошел в дежурную часть. Терпкий, острый специфический запах пота, курева и затхлости, присущий по¬добным учреждениям... От него нельзя было избавиться. Он пропитывал человека и его одежду своими миазмами и, как клеймо, вез¬де сопровождал его, оповещая окружающих о месте службы данного индивида. По¬началу, работая в дежурке, Ребров долго не мог к нему привыкнуть. Но потом даже за¬был о его существовании. И вот сейчас этот запах вновь ударил в ноздри, точно майору под нос кто-то поднес открытый флакон на¬шатыря. Ребров поспешно вышел в коридор, открыл замок входной двери и выскочил на крыльцо.
Была поздняя осень, и стояла уже доволь¬но прохладная погода. Но майору нравилось это ощущение влажности и свежести бодря¬щего воздуха. «Что это еще за новости? — возмутился он про себя, несколько придя в чувство от внезапного удушья. — Этого еще не хватало на мою голову... Так, спокойно, Ребров, спо-койно...»
Майор вытащил сигареты, чиркнул спичкой и прикурил, пытаясь успокоить расшатанные в последнее время нервы. Однако мысли на¬зойливо цеплялись одна за другую по какой-то невидимой спирали логичных рассуждений о смысле бытия.
«Да... жизнь пролетела как искра от этой спички. Не успела разгореться, как тут же тухнет под дуновением чьей-то воли свыше... Свыше?! — удивился сам себе Ребров. — Старею я, что ли? Да вроде еще не возраст...
Надо же, парадокс, тело разваливается на ча¬сти, как у дряхлого старика, а внутри такое чувство, словно ты полон сил как в моло¬дости... Молодость... Эх, было же время зо¬лотое! Никаких отягощающих забот, светлые мечты и твердая вера в лучшее бу¬дущее. Первая настоящая любовь... Да, это действительно была самая лучшая часть мо¬ей жизни...»
Майор вспомнил, как, отслужив в армии, он мечтал поступить в Литературный институт. С русским языком и литературой у него не бы¬ло проблем еще со школьной скамьи. Но его сослуживец друг Серега, с которым их вместе призвали в армию из одного города, попросил помочь ему поступить на юридический фа-культет. Шутки ради Ребров сдал документы вместе с ним. На экзамене успешно накатал со¬чинение за двоих. По истории смогли выкру¬титься. Английский, не без курьеза, но сдали. Благо, преподавательница, молодая особа, во¬шла в их положение. Так, шутя, Ребров и посту¬пил заодно со своим товарищем на юрфак. Стать юристом и в те времена считалось пре¬стижно. Молодежь воспитывали на фильмах, где прославлялась честь и достоинство офице¬ров, их мужество и героизм. Ребров, так же как и его друг, был охвачен этой романтикой и стремился стать похожим на своих любимых героев.
Однако позже, когда они стали работать, романтический юношеский пыл несколько поубавился при столкновении с действительностью. Его друг почти сразу уво¬лился из органов, а Ребров так и остался слу¬жить «нуждам народа своего Отечества». Где он только не работал: в дознании, в следст¬вии... И практически везде из-за своей чест¬ности и прямолинейности у него были постоян-ные конфликты с руководством. Затем его взял к себе в отдел начальник Угрозыска, такой же честный мужик старой закалки. На оператив¬ной работе Ребров проработал почти четыр¬надцать лет. Чего он только не насмотрелся за эти годы, с чем ему только не приходилось сталкиваться...
В памяти майора всплыл последний круп¬ный конфликт, после которого высшее начальство поперло его с оперов, припаяв ему еще выговор «за грубость в общении со старшими по званию». А дело обстояло так. Два года они выслеживали одного подонка, дважды судимого, к которому тянулись ни¬точки многих местных преступлений. Но до¬казать его причастность было тяжело, по-скольку он умудрялся совершать эти пре¬ступления руками других людей, оставаясь формально «не запачканным в чернилах за¬кона». И все-таки однажды он прокололся. Операм пришлось практически четверо су¬ток ходить за ним и его подельниками по пя¬там. Благодаря такой усиленной работе им удалось предотвратить убийство. При задержании преступной группы двое товарищей Реброва были тяжело ранены. В конечном же итоге их работу свели «коту под хвост». Всю организацию взял на себя один из членов преступной группировки. А главный подо¬зреваемый «за недостаточностью улик» был выпущен на свободу. Причем основные до¬кументы его обвинения таинственно исчез¬ли из дела. Два года работы вхолостую, ра¬неные товарищи... А смысл? Ребров считал своим долгом восстановить справедливость в кабинетах высшего начальства, откуда, собственно говоря, и поступил вниз этот «странный приказ» отпустить главного подозреваемого. В результате Реброва со скандалом выгнали из оперов и даже не помогли его прошлые заслуги и заступничество начальника Угро¬зыска. Все лучшее, что тогда смог сделать для него бывший шеф — это устроить его в дежурную часть одного из отдаленных районов го¬рода и замять инцидент.
Ребров до сих пор в глубине души чувст¬вовал себя оскорбленным. Высокому руко¬водству было в принципе плевать на его за¬слуги, на то, что он и его товарищи риско¬вали своими жизнями, пока начальники сидели в теплых кабинетах, на то, что Реб¬ров капитально посадил здоровье на этой ра¬боте. Вот и результат — цирроз. Эту болезнь можно назвать болезнью оперов. И ничего здесь удивительного нет. Что ни день, то силь¬нейший стресс, трупы, кровь... Какой нор¬мальный организм это выдержит? Вот и при¬ходится расслабляться водкой, чтобы хоть чуть-чуть отойти от затянувшегося шокового состояния.
Майор лихорадочно искал во всей своей служебной работе, которой он отдал боль¬шую часть жизни, хоть какой-то смысл. «Как я прожил жизнь? Все бо¬ролся за справедливость... Кого из настоя¬щих бандитов посадил? Да никого! Те, кого надо было сажать, вон сейчас кто в депута¬тах, кто в городской власти, кто “уважаемым человеком” стал. А ведь это же действитель¬но преступники! А кого сажали? Того, кто украл курицу у бабки? Или тачку у соседа? Или бревно на шахте? Так ведь эти с голо¬духи пошли на преступление или по пьян¬ке дурканули! Сажали тех, у кого нет денег откупиться. А настоящим бандитам по бара¬бану наши отработки! Дал взятку, и дело за¬крыли. Уж лучше бы установили официаль¬ные тарифы, и пусть люди творят, что хо¬тят... Зачем тогда лезть под пули, рисковать жизнью? Бардак...»
Несмотря на то что свежий воздух дейст¬вовал бодряще, Ребров снова разнервничал¬ся. Клубок мыслей опять стал наматывать тяжкие думы, много раз передуманные, заез¬женные до дыр ненавистью и злобой. Майор затушил окурок, раздавив его ногой так, точ¬но он был виновен во всем происшедшем в жизни Реброва. Войдя в здание, он вновь за¬крыл за собой дверь и пошел на свое рабочее место. Противный запах хоть уже и приглу¬шенно, но все еще будоражил своей затхлос¬тью, словно это была затхлость самой систе¬мы правопорядка.
В дежурке тихо похрапывали. Старший лей¬тенант Чмиль приоткрыл один глаз, оценил обстановку и вновь погрузился в сон. Майор подошел к мирно дремавшему «обезьяннику». «Хм, бомжа привели, наркоманов... Одни и те же лица. Показатели делать?! На чем, на них? Как все глупо... Ведь все и так прекрасно пони¬мают, что эти “отходы” цивилизации — всего лишь следствие творящегося вокруг беспоряд¬ка. А причина кроется в тех, кто производит данные “отходы” без зазрения совести. И все молчат, все трясутся за свою шкуру. Откуда быть в этой стране справедливости? Да и кому сейчас вообще нужны защитники справедли¬вости, коли такое творится вокруг? Точно я родился не в свое время ...
Эх, жизнь, жизнь... И кто тебя такую приду¬мал? Мечтаешь, планируешь в молодости од¬но, а вляпываешься в самое неожиданное и барахтаешься в нем всю жизнь. Если по-хо¬рошему разобраться, ведь это все не мое. Всю жизнь здесь проработал только потому, что так получилось. Да и потом семью кормить надо было. Думал, ну хоть на пенсии осуще¬ствлю свои литературные мечты, вот дочь институт закончит... И на тебе — цирроз... Ока¬зывается, жизнь уже заканчивается. И что я успел сделать из того, чего душа хотела? Ниче¬го. Глупо думать, что время у тебя еще есть. Оно если и есть, то лишь здесь и сейчас. И ис-пользовать его нужно очень рационально, не упуская ни единого шанса этих бесценных мгновений жизни.
    Кто знает, зачем вообще я родился на Зем¬ле... Дать продолжение роду? Но ребенок вы¬растает за каких-то восемнадцать лет. А даль¬ше? Внуки, старость... Все в каком-то беше¬ном круговороте забот о потомстве, как у любого животного. Тогда чем от него отли¬чается человек? Умением мыслить? Но мыс¬лить о чем? Как устроить себе жилище, наплодить потомство, выкормить его и по¬ставить на ноги? Получается, человек отли¬чается от животного только тем, что оно де¬лает все инстинктивно, а человек то же самое, но обдуманно? Судя по жизни, полу-чается так. Но почему же тогда внутри хочется чего-то большего, чего-то выходящего за пределы этого веками прочерченного замкнутого кру¬га? Потомство, да, это прекрасно. Но ты же рождаешься один, варишься в котле этой жизни тоже практически один (поскольку родные — это все-таки какой-то внешний стимул и поддержка твоей собственной жизненной платформы) и, в конце концов, умираешь один, переживая это явление опять-таки на сугубо своём, внутреннем уровне. Ведь никто, по сути, не знает ни твоих мыслей, ни твоих истинных переживаний, ни твоей настоящей жизни со всеми “видео” и “аудио” отображениями в твоем мозгу картинок восприятия действительности. Тогда зачем природе необ¬ходимо это накопление внутренней инфор¬мации, мыслей индивида? Ведь это никому из живых существ не нужно, кроме тебя лич-но. Что кроется в глубине этой тайны приро¬ды? Если детей ты растишь восемнадцать лет (и то порой не понимаешь, кого вырастил, поскольку некоторые их мысли и поступки остаются для тебя непроницаемой загадкой), то на “выращивание”, или лучше сказать “накопление”, своего внутреннего состояния ты тратишь всю сознательную жизнь, начи¬ная с раннего детства и заканчивая послед¬ним днем на Земле. Так в чем же смысл? За¬чем даются все эти ступени трудностей и страданий? Почему быстротечная моло¬дость дарит такие мгновения внутреннего счастья, о кото¬рых тоскуешь потом весь остаток своих дней? В чем подлинная основа человеческого бы¬тия? Кто же я, наконец? Разве я просто тело? Однозначно нет. Почему этот мешок костей и жидкости движется лишь благодаря силе моей воли? Моей? А кто тогда я, если думаю независимо от боли в теле? Что вообще та¬кое боль? Кто я?!»
От таких неожиданно нахлынувших новых мыслей, пробирающих до глубины души, Ребров даже вздрогнул. Он слегка встряхнул головой. В эту ночь с ним действительно творилось не¬что необыкновенное, чего ни разу не случа¬лось. Его сознание привыкло отвечать на во¬просы логичными, исчерпывающими рассуждениями. А здесь он задавал сам себе такие вроде бы простые на первый взгляд, но в то же время невероятно сложные вопро¬сы, затрагивающие что-то глубоко личное, что разум с его привычной логикой опера про¬сто зашкаливало от такого перенапряжения в поисках ответов. Ребров снова слегка встряхнул головой, наивно полагая таким способом избавиться от этих мыслей. Но они не только не пропали, а усилили свою атаку, схлестываясь наперебой с привычными мрач¬ными мыслями о бытии насущном. При этом тело продолжало непрерывно сигналить бо¬лью о серьезных неполадках. В таком жутком состоянии и застал майора очередной теле¬фонный звонок в три часа ночи. Ребров под¬нял трубку и уставшим голосом автоматичес¬ки ответил:
— Дежурный пятнадцатого отделения милиции, майор Ребров...
В трубке затараторил женский голос. Обычное явление — пьяный дебош. Чей-то очередной затянувшийся день рождения из-за непомерной дозы спиртного превратил квартиру в боксерский ринг. И начались вы¬яснения отношений до крови... Ребров соеди¬нился по внутренней связи с дежурной опер¬группой. Через некоторое время в дежур¬ку вошел капитан Онищенко с заспанным лицом.
— Ну, и кто там с похмелья да с голоду про¬ломил буйну голову в три часа ночи? — спросил он, потирая глаза.
— Да вон, — кивнул Ребров.
Капитан бегло прочитал запись.
— Ничего себе, аж на другой конец района переться! Эх, дела наши тяжкие...
Онищенко глянул на дремавшего под газет¬кой Чмиля, улыбнулся и тихо подкрался к нему поближе.
— Рота, подъем! Старший лейтенант Чмиль, два наряда вне очереди! — громко ско¬мандовал он.
Сонный Чмиль инстинктивно вскочил по стойке «смирно», грохнув об пол уцелевший стул и случайно смахнув с тумбочки пепельницу, полную окурков. Но тут же при¬шел в себя. Вместе с ним вскочил с перепугу и сержант Костюшкин.
— Тьфу ты, Онищенко! Ты меня когда-ни¬будь бездетным сделаешь, — недовольно про¬бурчал Чмиль.
— А почему бездетным? — удивился, смеясь, капитан.
— Почему, почему... — передразнил его Чмиль. — По кочану... Знаешь как на психику влияет...
— А-а-а.., — протянул Онищенко и доба¬вил: — Ну, так «власть без злоупотребления те¬ряет свою привлекательность». Не твои ли это слова?
— Ну да, это называется «без понукалки и сказочник дремлет».
Дежурная часть несколько оживилась. Пока Онищенко говорил с Чмилем, подошли еще двое оперов и водитель.
— Все, мы покатили, — произнес капитан, выходя из дежурки.
— Удачи, — ответил Ребров.
После ухода опергруппы Чмиль пошатался по помещению, как разбуженный медведь в зимнюю спячку. Пиная обломки стула, он ворчал себе под нос:
—  Вот Онищенко... «сам не гам и другому не дам». На таком месте сон перебил, гад...
— Сядь за пульт, я пока кофе заварю, — ска¬зал Ребров,  глядя на старлея.
Чмиль бросил свое «занятие» и грузно уселся за стол, посматривая по сторонам, на ком бы сорваться. Ребров явно не подхо¬дил для этих целей. Он был старший по зва¬нию, да и мужик неплохой, всегда поступал с ним по-человечески, не то что этот Они¬щенко. Чмиль окинул взглядом помеще¬ние. «В “обезьянник”, что ли, заглянуть?» — подумал он, остановив взгляд на камере. Но тут в дежурку вошел Костюшкин, отлу¬чавшийся в туалет. И Чмиль выбрал себе идеальную цель для выпуска «пара». Он состроил грозный вид и, пользуясь тем, что Ребров ушел в другую комнату, властно про¬изнес:
— Сержант Костюшкин, почему мусор на рабочем месте? — он указал пальцем на валявшиеся на полу окурки и приказал: — Быстро взял в руки веник и убрал терри¬торию!
— А чего я? Я, что ли, их кидал? — в та¬ком же претензионном тоне ответил ему Кос¬тюшкин.
Чмиль аж оторопел от удивления.
— Во молодежь пошла! Ты как разговарива¬ешь, твою мать, со старшим по званию?!
— Да ладно тебе, Чмиль! Чего ты на меня наезжаешь? Сам уронил, сам и подметай.
— Чего, чего?
Старший лейтенант стал медленно вста¬вать из-за стола. Глядя на его внушительную фигуру, Костюшкин даже как-то съе¬жился, поскольку сам не отличался особой мускулатурой. Так что когда Чмиль угрожа¬юще привстал в свой неполный дюжий рост, сержант не стал дальше испытывать судьбу и, выпрямившись по стойке «смирно», ко¬зырнул.
— Есть взять в руки веник и убрать терри¬торию!
И тут же побежал с глаз долой за необходи¬мым «очистительным» инструментом. Чмиль довольно причмокнул языком и, усевшись об¬ратно, пробурчал:
— То-то же...
Когда Ребров принес кофе всем троим, стар¬ший лейтенант поучительно читал лекцию Ко-стюшкину о том, как надо выполнять приказы, работая в милиции. Костюшкин тем временем уже подметал последние окурки, недовольно косясь на Чмиля.
— А, вы тут уборкой занялись? Молод¬цы! — похвалил Ребров. — Ладно, давайте перекусим.
Майор вытащил большой бутерброд, забот¬ливо приготовленный женой, и разрезал его на три части.
— Вот, угощайтесь.
Попивая горячий кофе, Чмиль смягчил свой агрессивный тон.
— Да уж, кофе, — он посмотрел на ча¬сы, — в двадцать минут четвертого — это райское наслаждение! Костюшкин, цени мгновенья юности своей! Где бы ты еще по¬пил так кофе в три часа ночи, поблизости вон от тех экзотических индивидов, — Чмиль кивнул на «обезьянник», — с таки¬ми специфическими примесями разных ароматов?
Ребров еле заметно улыбнулся, уже предви¬дя, к чему клонит Чмиль. А тот продолжал сгу¬щать краски:
— Представляешь, ты сидишь и пьешь чер¬ный кофе в такую мрачную ночь (жаль, что не пятница и не тринадцатое), под светом полной луны в черных-черных облаках, когда вурдала¬ки и оборотни будоражат город своим протяж-ным воем...
В этот момент где-то поблизости действи¬тельно завыла собака. Костюшкин чуть чашку не уронил. Однако вслух произнёс:
— Ага, сейчас ты порасскажешь про вурда¬лаков... Забыл из дома захватить кепку с ко¬зырьками на два уха, чтобы ты лапши на уши поменьше вешал.
— Я?! Лапши?! Да никогда! Вон Ребров не даст соврать, — и зловещим голосом продолжил: — Два месяца назад здесь недалеко, в со¬седнем поселке, один вурдалак умер при очень странных обстоятельствах. Люкой звали. Ты бы побывал в его доме, а особенно в сарайчи¬ке... Точно бы со страху помер! Даже опытные оперативники и те после этих сцен две недели спать не могли, все им этот Люка ме¬рещился.   Представь,  большой разделочный стол, кровь, кишки, вонь, десять трупов обод¬ранных висят...
Костюшкин, будучи уже под впечатлени¬ем рассказа, поперхнулся кофе. Он закашлялся и выскочил в туалет.
— Э-э-э, — махнул рукой Чмиль. — Слабак!
— Ну, с десятью трупами ты явно переста¬рался, — заметил Ребров. — Там и одного было достаточно для впечатлений.
— То я так, для щекотания нервов, — отшу¬тился Чмиль.
В это время раздался резкий, оглушитель¬ный звонок телефона. Чмиль и Ребров одно¬временно вздрогнули.
— Да, брат, нервы у всех у нас уже ни к чер¬ту! — усмехнувшись такой реакции, промолвил Ребров и взял трубку.
— Дежурный пятнадцатого отделения ми¬лиции, майор Ребров.
— Приезжайте быстрей, — раздался в трубке дрожащий голос какой-то старушки. — Там... там... выстрелы.., что-то происходит, ребенок плачет...
— Минуточку. Назовите свою фамилию, имя, отчество, адрес...
Старушка стала сбивчиво говорить, вол¬нуясь и все время повторяя, что за стенкой что-то случилось, ребенок плачет, и нужно срочно приехать. Это тревожное состоя¬ние пожилой женщины на каком-то неве¬домом уровне передалось и Реброву. Внут¬ри что-то сжалось. Но майор старался дер¬жаться спокойно, выясняя все подробности ситуации. Так было положено по инструк-ции. Хотя он прекрасно понимал, насколь¬ко дурацкими и нелепыми казались его во¬просы на том конце провода. Человек в шо¬ковом состоянии, а у него спрашивают имя и отчество. Но, с другой стороны, кто-то должен сохранять спокойствие, дабы рас¬суждать трезво и ясно, как бы ни была на¬калена ситуация. Ведь любая паника всегда лишь усугубляет и без того напряженное по¬ложение.
Минуты через две майор, наконец, выяснил суть дела. Звонили соседи из частного дома на двух хозяев. Старик со старухой проснулись оттого, что услышали звуки, похожие на выст¬релы. Потом за стенкой начался шум, какая-то возня, крик ребенка. Они позвонили в РОВД.
Ребров напряг память. Названный адрес показался ему знакомым. И тут он вспом¬нил... Ну, конечно, когда Ребров был еще оперативником, его пути-дорожки пересека¬лись с хозяином этого дома. Неплохой му¬жик, в те времена дружинник, он помог опе¬рам задержать матерого уголовника. Сейчас стал частным предпринимателем. Прожива¬ет с женой, сыном лет десяти и пожилой ма¬терью. Торгует вместе с женой на вещевом рынке. Живут ни бедно, ни богато. Зарабатывают свою копейку. Мужик не пьет, не курит. Что-то со здоровьем у него, язва, что ли... Нет, если бы и были пьяные разборки, то только не в этом доме.
Ребров насторожился. Смутное, необъяс¬нимое чувство беспокойства нарастало, словно снежный ком. «Нет, что-то здесь не так, что-то там случилось действительно се¬рьезное. Надо срочно вызвать опергруппу. Стоп...» Опергруппа уехала на другой конец района. Ребров прикинул — пока он им со¬общит, пока они приедут, может быть слиш¬ком поздно. Слишком!!! Ребров и сам не знал, почему был так уверен в том, что опе¬ративники не успеют. Он чувствовал на каком-то подсознательном уровне, что необходимо дейст¬вовать сейчас и быстро. Майор вскочил с места и бросился в соседнюю комнату за курткой.
— Кого еще нелегкая... — Чмиль не успел договорить, его перебил Ребров, остановив¬шийся на полпути.
— Так, Чмиль, срочно сообщи опергруппе записанный адрес. Пусть немедленно выез¬жают как только смогут!
Ощутив всю серьезность ситуации, Чмиль спросил:
— Да что случилось?
— Бабка слышала выстрелы. За стенкой, похоже, борьба... Этот дом в двух кварталах отсюда... Не желаешь освежиться пробеж¬кой? — попытался более-менее спокойно про¬изнести Ребров, но это ему плохо удавалось.
— Да всегда пожалуйста, — сказал расте¬рянно Чмиль, пожимая плечами. — А РОВД?
В это время в дежурную часть вошел сер¬жант.
— Ну и хороши у вас шутки по ночам! — произнес, смеясь, Костюшкин, приняв всю эту сцену за розыгрыш.
— Так, Костюшкин, остаешься на телефоне. Чмиль, звони операм!
Ребров поспешил за одеждой. Чмиль стал связываться с дежурной опергруппой.
— А что случилось? — всполошился Кос¬тюшкин.
— В милиции же не всегда спят по ночам, иногда там еще и работают, — съязвил стар¬лей. — Чё уставился? Выполняй приказ!
Он связался с опергруппой и объяснил ситу¬ацию.
— Я что, один здесь останусь?! — наконец-то дошло до Костюшкина, и глаза его округли¬лись. — Это не положено!
— Ну почему же один? Вон сколько у тебя собеседников! — зло кивнул Чмиль на «обезь¬янник», накидывая куртку. — Один другого лучше.
— Это по уставу не положено! — пытал¬ся в истерике прикрыть свой страх Костюшкин.
— Слушай, ты, хлюпик! — Чмиль схватил сержанта за грудки и хорошенько встрях¬нул. — Заладил: «Не положено, не положено». Считай, чрезвычайная ситуация. Ты понял?! Мы с Ребровым сейчас вернемся. Посидишь, ничего с тобой не случится. Ты что боишься как баба?!
Последняя фраза подействовала на Кос¬тюшкина отрезвляюще. В это время появился одетый Ребров.
— Так, пошли, — скомандовал он, проверяя на ходу табельное оружие. — Костюшкин, за¬крой за нами.
— Может мне начальству позвонить, если чрезвычайная ситуация? — в растерянности пробормотал сержант.
— Я тебе позвоню! — пригрозил Чмиль. — Чего людей зря беспокоить в пол-четвертого утра? Может там все в порядке, люди ослышались... Мы глянем и вернемся. Все ясно?!
— Все, — обреченно пробормотал Кос¬тюшкин.
— Не слышу?
— Так точно, — отрапортовал тот.
— Во, другое дело, — удовлетворенно за¬явил Чмиль.
— Да брось ты ерундой заниматься! Пошли быстрей, — поторопил старшего лейтенанта Ребров.

*   *   *
На улице было довольно холодно. Дул ко¬лючий северный ветер. Землю слегка примо¬розило. Вокруг ни души. Ребров и Чмиль бе¬жали по спящему кварталу серых девятиэта¬жек. Их топот гулко расходился по округе, однако вряд ли кто его слышал. В окнах дав¬но уже был погашен свет, и население мирно дремало в предрассветный час в теплых по¬стелях, наслаждаясь картинкой сладких сно-видений.
Чмиль мчался впереди и еще умудрялся вес¬ти беседу с майором.
— Да не переживай ты так! Может, бабке этой послышалось. Или молодежь гуляет, пе¬тарды запустили. Я ж сам молодой был, через это прошел.
— Угу.., тоже мне... «старик» нашелся, — с одышкой произнес майор.
Ребров несколько поотстал. Он старался бе¬жать быстро, насколько это было возможным. Тело развалива¬лось на части от жуткой боли, и каждая встряс¬ка отдавала обжигающей резью в печени. Ноги казались ватными. В ушах стоял гул. В голо¬ве — какой-то туман. И все же Ребров продол¬жал этот трудный для себя бег как будто преодолевал не два квартала, а дистанцию, равную его жизни.
Чмиль оглянулся. Глядя на Реброва, сколько усилий прилагал этот человек, чтобы преодолеть данную дистанцию, сердце его сжалось. Стар¬лей сбавил ход и побежал рядом с майором.
— Слушай, чего мы летим как на пожар?! Давай пешком пройдемся. Там, может, баб¬ке кошмар приснился, а мы, как идиоты, в полчетвертого утра к ней на свидание не¬семся! — и шутливым тоном добавил: — Чё мы с тобой, геронтофилы какие-нибудь, что ли? Я, лично, традиционной сексуальной ориентации.
— Вперед!.. — прохрипел Ребров.
   — Вперед так вперед... Я ж не возражаю, — и не без иронии в голосе Чмиль продолжал: — Эх, так уж и быть! Говорят же, в жизни все надо попробовать... Слушай, а может, я один к этой бабке сбегаю? Разузнаю чё да как. А ты в райотделе подождешь, пока мы с ней отношения выясним...
— Не все ж... коту... масленица... — попытался так же шуткой ответить Ребров, задыхаясь от быстрого бега.
Наконец, квартал девятиэтажек остался по¬зади. Начались запутанные лабиринты частно¬го сектора.
— Ты куда, Чмиль? — окликнул старлея Ре¬бров.
— Так улица в той стороне! — кивнул тот.
— Нет... туда, — махнул майор и побежал первым, показывая дорогу.
Разбуженные от топота ног собаки подня¬ли неугомонный лай по всей округе. Вот уже и нужная улица, необходимый последний уг¬ловой дом, расположенный на перекрестке дорог. Ребров подбежал к калитке и, остано¬вившись, почти повис на ней, пытаясь отды¬шаться. Чмиль тоже сложился пополам, опи¬раясь руками в колени и восстанавливая ды¬хание.
— За тобой... прямо не угнаться, — произнес он, тяжело дыша.
Чмиль поднял глаза на подозрительно за¬тихшего майора. Ребров стоял как вкопан¬ный, затаив дыхание и уставившись куда-то во двор. И если бы он не поднял руку, по¬казывая жестом «Внимание!», Чмиль бы по¬думал, что тот умер. В боковом и переднем окнах дома, очевидно одной и той же ком¬наты горел свет. За шторкой мелькали чьи-то тени.
Ребров тихо открыл калитку и вместе с Чмилем вошел во двор. Недалеко лежала мертвая собака в небольшой темной лужице. Чмиль присел на корточки и попробовал пальцем липкую жидкость. «Кровь», — утвердительно кивнул он.
— Зайди слева, — шепнул майор, указывая на боковое окно.
Чмиль вновь кивнул. Пригибаясь, коротки¬ми перебежками вдоль хозпристроек, он в два счета достиг заборчика, отделявшего двор от небольшого цветника возле дома, куда выхо¬дило боковое окно. Несмотря на свою внуши-тельную фигуру, старший лейтенант почти бесшумно сиганул через забор и скрылся в темноте.
Ребров вытер пот со лба. Достал из кобу¬ры пистолет, снял с предохранителя и подо¬шел к двери. Сердце стучало в груди, гулко отзываясь во всем теле. Дыхание было уча¬щенным. Руки дрожали от быстрого бега и сильного перенапряжения. В горле пере¬сохло. Он взялся за ручку двери и слегка по¬тянул ее на себя. Та легко поддалась — дверь оказалась незапертой. Ребров как можно ак¬куратнее приоткрыл ее и тихо вошел в дом. Продвигаясь в темноте практически на ощупь, он наткнулся на что-то мягкое и ос¬торожно присел. В слабом луче света, про¬бивающегося из-под двери следующей ком¬наты, он разглядел руку пожилой женщины. Прощупал пульс. Он отсутствовал, однако тело было еще теплым. «Очевидно, женщи¬на приняла первый удар на себя, — про¬мелькнуло в голове Реброва. — Причем совсем недавно...» Майор переступил через труп, крепче сжимая рукоять пистолета, и стал бесшумно продвигаться в сторону по¬лоски света.
Дойдя до следующей двери, он снова мед¬ленно приоткрыл ее на себя. Эта комната была проходной. Слева, в соседнем помеще¬нии, горел свет. Именно оттуда доносился детский плач. Мужские голоса грубо требо¬вали деньги. Слышались приглушенные уда¬ры и стон. Ребров присел у дверного проема и осторожно выглянул. Двое вооруженных бандитов в черных масках избивали связан¬ного, лежащего на полу хозяина дома, тре¬буя указать место, где лежат деньги. У одно¬го из них висел через плечо автомат, другой сжимал в руке пистолет. Третий налетчик стоял слева с топором и наблюдал за дейст¬виями своих подельников. За ним находил¬ся мальчик, привязанный к батарее сбоку от окна. Он жалобно плакал, зажмурив от стра¬ха глаза. Справа на диване лежала женщи¬на, связанная бельевой веревкой, с кляпом во рту.
Ребров лихорадочно пытался сообразить, как действовать дальше. Но тут один из налет¬чиков, что был с автоматом, схватил хозяина за волосы и, тыча пальцем в ребенка, крикнул: «Ну, сука, смотри!» Он кивнул своему подель¬нику. И тот замахнулся топором над хрупким тельцем ребёнка. Мальчик оглушительно заверещал...
Реброва точно разрядило. Не раздумывая, он  рванул с места, выкрикивая  какие-то стандартные фразы и не слыша даже собст¬венного голоса. Единственная мысль, кото¬рая неистово пульсировала в его голове, — любой ценой спасти ребенка. В это мгнове¬ние он почувствовал, словно какой-то яр¬кий, обжигающий луч пронзил его сзади в области затылка. Он точно взорвался в его теле, порождая множество мурашек, как после мощного разряда электрического то¬ка. С этого момента для Реброва из¬менилась вся картина восприятия. Мысли исчезли. Наступила ясность и абсо¬лютный покой. Время точно замедли¬ло ход.
Он увидел направленное на себя дуло писто¬лета, но страх отсутствовал. Была лишь ясность и холодный расчет. Зрение необычно сконцентрировалось и отчетливо зафиксиро¬вало, как пуля вылетела из ствола бандита. Ребров машинально отклонил голову, увернув¬шись от траектории полета пули. И только по¬том увидел огонь, вылетающий из черного круглого отверстия.
Взгляд упал на правое плечо противника. Странно, но Ребров не видел ни одежды, ни даже кожи, а лишь разрывающийся от пули, плечевой сустав. Он машинально нажал на курок. И в следующее мгновение пуля пронзила противника точно в заданную глазами цель. Действуя почти автоматичес¬ки, Ребров подлетел в невероятном для его возраста прыжке к бандиту с топором и вре¬зал ему в грудь левой ногой так, словно всю жизнь только и занимался восточными еди¬ноборствами. Тот с силой ударился об стену. Потом, как мячик отскочил от нее, рухнув на пол и выронив из рук топор.
Ребров слегка повернул голову вправо. Тре¬тий налетчик, выпустив волосы мужчины, уже приподнимался, направляя на майора ствол автомата. Ребров действовал быстро, легко и слаженно, как будто годами нараба¬тывал до автоматизма эти движения. Правой ногой он отбил в сторону и вниз оружие, при¬жав его ногой к полу. Продолжая движение, полуприсев, с разворота нанес всем корпусом мощный удар левым локтем за ухо бандиту. Тот свалился без чувств, упав прямо на хозяина. Ребров переложил пистолет в ле¬вую руку, а правой стал поднимать автомат. В это мгновение он зафиксировал боковым зрением нечто странное.
Майор повернул голову. В глубине проходной комнаты возле дверного проема, где еще се¬кунду назад стоял сам, он увидел прозрачный сияющий силуэт. Его черты становились все четче и яснее, и, наконец, проявился облик прекрасного лица. Его взор беспрепятственно проникал в душу, озаряя своим светом самые потаенные ее глубины. Ребров чувствовал, что не сможет выдержать силу этого взгляда, но и оторваться от его восхитительно приятно¬го и доброго притяжения, радующего сердце, было невозможно.
Однако через секунду, к несказанному изумлению Реброва, его периферийное зрение сработало так, словно он смотрел в упор на происходящие сбоку события. Ребров раз¬глядел в мельчайших подробностях, как раз¬летается на множество осколков стекло, как в комнату влетает кусок бревна, выбивая ра¬му, а следом вламывается мощная фигура старшего лейтенанта Чмиля. Удивившись та-кому необычному свойству зрения, майор с трудом оторвал взгляд от сияющего лика и посмотрел на окно, которое, как ни стран¬но, оказалось целым. Но в ту же секунду стекло вдребезги разбилось, и картинка, за¬печатленная мозгом Реброва, точь-в-точь повторилась наяву. Чмиль влетел в комнату как ураган. Но, увидев живого и невредимо¬го майора, а также лежащих вокруг него пре¬ступников, он остановился, слегка опешив. Быстро выйдя из своего оцепенения, стар¬ший лейтенант принялся связывать руки бандитам.
Ребров сохранял все то же состояние абсо¬лютного спокойствия. Он вновь глянул в сто¬рону проходной комнаты, которая больше все¬го привлекала его взор. Но комната была уже пуста, зияя своей поглощающей тьмой. Лишь легкий рассеивающий свет плавно удалялся, отсвечи¬вая из коридора. Ребров, не раздумывая, дви¬нулся за ним.
С каждым шагом мир все сильнее менял свои очертания. Чем дальше удалялся от яр¬кого света Ребров, тем больше фокусирова¬лось и сжималось пространство вокруг него. Войдя во тьму коридора, он точно погрузился в медленно вращающийся тоннель. Круглые «стены» и «пол» находились в каком-то аморфном состоянии. Вернее, «стены» и «пол» были понятиями из прошлого Реброва. Сей¬час он видел нечто вроде различных по кон¬фигурации и тусклому свету скоплений ато¬мов и молекул, которые словно живые изме¬няли свою форму, повторяя отпечаток его шага. Рука Реброва свободно проникала в «стенки» этой массы. Хотя и рука стала во¬все не рукой, а каким-то струившимся пото¬ком разноцветных энергий, заключенных в оболочку таких же мельчайших частиц, как у «стены» и у «пола».
Впереди он увидел необычно сгруппиро¬ванные атомы и молекулы вперемешку с рас¬сеивающим светом угасающих энергий. «Ста¬рушка», — мелькнуло у него в голове. Легкое свечение окру¬жало тело. В области головы, в самом центре, пульсировала золотисто-красноватым светом маленькая студенистая масса. Над телом завис небольшой ослепительно яркий сгусток. Ка-ким-то образом Ребров понимал, что этот сгу¬сток энергий и пульсирующий студенистый комок — одно целое, составляющее суть чело¬века, пребывающего в телесной оболочке. Ему показалось, что столь маленькое сияю¬щее Нечто — самое что ни на есть живое, из¬вечное существо. Он почувствовал на себе его невидимый взгляд, напряжение и какую-то щемящую душу тоску. И он понял его, понял без слов. «Живы все, живы», — мыс¬ленно произнес майор.  Существо точно восприняло его мысли. Оно засияло мягкими, невероятно теплыми переливами, дублируя эти оттенки на студенистом комочке и оставляя в душе Реброва аналогичное успокаивающе-умиротворяющее ощущение. И тут Реброва озарило. Он ясно понял — смерти, как таковой, не су¬ществует!
Это открытие поразило его, распахнув двери в неведомый доселе более чем реальный мир, мир вечности, наполняя жизнь совер¬шенно новым смыслом существования. Очутившись на ули¬це, Ребров попал вроде бы в знакомый, но в то же время совершенно другой мир. Потоки за¬ряженных частиц омывали его тело порывом вполне ощутимой живой силы под человечес¬ким названием «ветер». Эти частицы прони¬кали в телесную оболочку и насыщали другие частицы своей энергией, которые по цепоч¬ке передавали свою силу остальным, порож¬дая ощущение бодрости и свежести во всем организме.
Мир был отнюдь не в темных тонах. Он иг¬рал причудливым светом жизни, которого Реб¬ров раньше абсолютно не замечал. Все вокруг сияло разноцветными красками. И не было здесь разделения на живые и неживые объек¬ты. Все по-своему было живое: перемещалось, соединялось, получая неповторимую гамму пе¬реливов, разъединялось на отдельные пульси¬рующие оттенки, необычно преобразовывало свои состояния...
Потрясенный увиденным, Ребров присел на краешек крыльца. И только сейчас заметил, что видеть стал каким-то необычным способом, точно хамелеон. Его зрительный кругозор значительно расширился. Он созер¬цал, не поворачивая головы, практически все, что находилось вверху, внизу, сзади, с бо¬ков. Лишь небольшая полоска сзади внизу оставалась невидимой. Для обозрения этого участка пространства необходимо было слег¬ка повернуть голову. Ребров не мог понять, что случилось с его зрением. Он закрыл гла¬за, прикрыв их рукой. Однако, несмотря на то что веки оставались сомкнутыми, Ребров, как ни странно, видел собственную руку, свои пальцы, наложенные на веки. Более то¬го, он видел все, что происходило вокруг него, словно и не было вовсе никакой пре-грады.
Ребров в шоке отнял руку от лица и посмо¬трел на нее. Но тут он открыл другие удиви¬тельные способности своего зрения. Чем сильнее сосредоточивал внимание на кончике пальца, тем глубже проникал его взор, увеличивая видимый объем во много раз, как под увеличительным стеклом. Хотя в это же время Ребров чувствовал, что удер¬живает руку на том же расстоянии от глаз. Он увидел до мельчайших подробностей узорчатый рисунок своих пальцев в виде причудливых лабиринтов. Они напоминали петляющую местность, изрезанную неров¬ными канавами и плоскими холмами. Под этим загадочным рельефом скрывался другой невидимый мир. Розовая масса окутывала разветвленные устья гибких синева¬тых трубок. Они интенсивно пульсировали, толкая по своим замысловатым ходам под огромным внутренним давлением бурные потоки красной жидкости. Но и в этом, не¬вероятно живом мире существовал еще более утонченный мир. От такого углубленного со¬средоточения Реброва даже немного затош¬нило. Он машинально оторвал свой взгляд от пальца, и зрение вновь стало расфокуси¬рованным, возвращая его палец в пределы привычных форм.
Пытаясь прийти немного в себя, Ребров сместил свое внимание на звуки. Но и здесь столкнулся с уникальным явлением. Он не слышал звуки как обычно, а реально ощущал их всем телом. С нескрываемым любопытст¬вом майор стал исследовать новые возможно¬сти своего организма. Сначала он почувство¬вал лай собак. Эти волны были точно живой, самостоятельной силой, с собственным запа¬сом энергии. Рождаясь и проходя очень ко¬роткий жизненный путь, они своими колеба¬ниями изменяли окружающее пространство. Ребров ощущал, как упругие волны ударяют¬ся о его тело, будто накатившиеся одна за другой волны морского простора, как они омывают его, словно стремительное течение подводный камень. Он почувствовал другие, более тонкие шумы и жизненную силу этих энергий.
Ребров с увлечением стал сосредоточивать¬ся на разных ощущениях. И здесь ему открылась совершенно потрясающая картина ми¬роздания. Все эти красочные оттенки окру¬жающего пространства оказались не чем иным, как различными энергиями разнооб¬разных волн. Более того, все живые и нежи¬вые объекты представляли собой именно энергетические частицы, порождающие спе-цифические волны. Впечатляло их многооб¬разие и взаимодействие. Волны были носите¬лями разной силы и энергии, двигались со своими индивидуальными скоростями, усили¬вали друг друга, встречаясь в пространстве, отражались, поглощались, превращаясь в дру¬гую энергию. Наблюдая за всем этим велико-лепием, Ребров неожиданно сделал для себя еще одно потрясающее открытие: эта жизнь не прекращалась! В ней не существовало по¬нятия «смерти». Энергии, которые и состав¬ляли суть жизни, лишь переходили из одного состояния в другое, меняя формы. Они суще¬ствовали вечно!
От таких открытий у Реброва захватило дух. Бурным потоком нахлынула небывалая ра¬дость, безграничная любовь ко всему сущему. Хотелось обнять душой весь мир и целиком раствориться в его поразительной гармонии. От охватившего его вдохновения Ребров восхищенно посмотрел на огромное пространство ночного неба, сверкавшего осле¬пительными звездами. Он ощутил доносивши¬еся оттуда шумы, которых раньше никогда не слышал. Вернее, это были даже не шумы, а ка¬кая-то симфония, которая то складывала все звуки в прелестную мелодию, то услаждала слух отдельным звучанием великолепного со¬ло. Эта музыка зачаровывала своими нежными переливами, своей необычной внутренней красотой.
Ребров наслаждался гармоничным звуча¬нием Космоса. Он явно ощущал какую-то вну¬треннюю неразрывную связь между собой и всем этим изумительным мирозданием. Было такое чувство, что он точно знал, где и что находится: где раскаленная звезда, где планета, где про¬сто свет от давно видоизмененной энергии угасшей формы. А в некоторых темных мес¬тах Космоса явно ощутил существова¬ние невидимых глазу галактик и их планет с вполне реальным, схожим прототипом жизни. Ребров почувствовал не просто еди¬нение с Космосом, а какую-то необъясни¬мую связь каждого атома его тела с каждым электроном небесных тел. На неведомом уровне своего сознания он понимал, что ес¬ли еще немного побудет в этом потрясаю¬щем состоянии глубинного проникновения в тайны мироздания, то ему откроется нечто запредельное. Но в это мгновение ему стало по-настоящему дурно. Казалось — еще чуть-чуть и он потеряет созна¬ние. Ребров опустил взгляд на землю, пыта¬ясь прийти в себя.
Подъехала опергруппа. В дверях стали сно¬вать туда-сюда люди. В ноздри Реброва остро ударил запах крови, пороха, бензина, смеси мужских парфюмов с едким запахом дежурной части и еще дюжина каких-то специфиче¬ских запахов здешнего дома. Подъехали ма¬шины из прокуратуры, ОБОПа, «скорой по¬мощи». Во дворе началось интенсивное дви¬жение.
Ребров отрешенно наблюдал за суетящи¬мися людьми. Они были похожи на мощные источники исходящих от них различных волн. Своими энергетическими колебаниями эти волны быстро заполняли пространство вокруг дома. Майор впервые увидел, что че¬ловек занимает гораздо больший объем, не¬жели он себе представлял. С виду тело напо¬минало рой очень мелких пчел, двигающих¬ся разными группами в своих направлениях. Этот рой атомов и молекул вперемешку с внутренними энергиями был окружен плот¬ным туманом сантиметров на двадцать. А сверху его на полметра покрывало необыч¬ное свечение. И весь этот кокон интенсивно излучал какие-то энергии, которые и запол¬няли окружающее пространство с невероят¬ной быстротой.
Реброва похлопывали по плечу, что-то спра¬шивали, он что-то отвечал, не отвлекая внут¬реннего взора от созерцания происходящего процесса. Подошел доктор, стал интересовать¬ся, не ранен ли он. И тут майор обернулся и обратил внимание на этого человека. Он по¬нял вопрос гораздо быстрей, чем тот успел произнести его до конца. Но одновременно Ребров воспринял и другие, более сильные мысленные волны, словно в докторе говорили разные люди о совершенно противоречивых вещах с явным перевесом негатива. Причем майор настолько явно чувствовал мысли вра¬ча, как будто все это происходило в его собст¬венном мозгу.
Наконец суета сует закончилась. По распоряжению начальства Реброва отправили домой. Он сел в мили¬цейский «бобик» вместе с другими сотрудниками, которые вызвались его сопроводить. Едва взревел мотор, майор переключился на другое восприятие. Его внимание привлек ра¬ботающий двигатель. Как ни странно, но Ре¬бров узрел то, что происходило внутри. Он ясно видел, как вспрыскивается переливаю¬щийся разными оттенками бензин и смеши-вается с воздухом. Как искра воспламеняет эту смесь, как происходит взрыв. Сила взры¬ва отталкивает поршень. Этот поршень пе¬редает энергию на коленчатый вал. Через коленвал она уходит на колеса. И колеса вра¬щаются, цепляясь за асфальт. И вроде бы преобразующаяся энергия, движущая их, должна приближать Реброва к дому. Но, как ни странно, вместо этого он почему-то ощу¬тил, что дом приближается к нему.
Майор смотрел на весь этот загадочный мир с нескрываемым удивлением. Он точно раздво¬ился. С одной стороны, это было для него в но¬винку. А с другой стороны, он чувствовал, что все это когда-то уже видел: и Космос, и атомы, и волны. Он знал этот мир!!!
Из предосторожности Ребров не стал ничего сообщать коллегам о своих потрясающих ощущениях, дабы не прослыть сумасшедшим. Хотя, гля¬дя на всю эту реальную окружающую кра¬соту изменившегося мира, он осознавал на каком-то глубинном уровне, что безумен как раз людской мир со всей его эмоцио¬нальной грязью и потребностями живот¬ного.
Добравшись до дома, Ребров тихонько во¬шел в квартиру, чтобы не разбудить близких. Он даже не стал включать свет, поскольку пре¬красно видел в темноте. По сути и не было темноты как таковой. Мир переливался разно¬образной световой гаммой. Каждый шаг майо¬ра и прикосновение к чему-либо порождало новый всплеск волновых колебаний и их взаи¬модействие.
Ребров постелил себе на диване и улегся. Вернее сказать, погрузился как начинка в слоеный пирог в такую же необычную сре¬ду атомов и молекул, движущихся по разным траекториям. Он ощутил блаженное состоя¬ние расслабления и попытался закрыть глаза. Однако, даже прикрыв веки, по-прежнему видел все ту же объемную картинку помеще¬ния со всем его жизненным движением «не¬движимого имущества». Ребров усмехнулся про себя: «Как же теперь спать-то?» Не пред¬ставляя как быть, он стал рассматривать эту чудную самостоятельную жизнь его кварти¬ры. Потом в голове сами собой стали прокру-чиваться в обратном порядке все события прошедшей ночи. И когда мысль дошла до потрясающего проницательного взгляда светлого лика, перед глазами Реброва вспыхнула яркая ослепительная вспышка и он прова¬лился в глубокий сон.

*   *   *
Майор проснулся, когда на улице был уже полдень. Зрение стало обычным, как и прежде. Однако Ребров чувствовал себя совершенно другим человеком, точно внутри него произо¬шел глобальный позитивный переворот. Тело, как ни странно, вообще не болело. Наоборот, оно было полно сил, словно к нему вернулась вторая молодость. Весь организм стал легким и подтянутым.
Дома никого не было. Дочь ушла в ин¬ститут, жена, очевидно, на рынок. Ребров, насвистывая веселую мелодию, сделал за¬рядку, чего давно уже не делал. Потягал за¬пылившиеся гантели. И в бодром настрое¬нии отправился в душ. Помывшись, он при¬вычным движением выдавил из тюбика крем для бритья и стал наносить его помаз¬ком на двухдневную щетину, не переставая напевать себе под нос. И тут, взглянув на себя в зеркало, Ребров замер. Его волосы, пятнадцать лет назад начавшие седеть, пре¬вратились в темно-коричневые. Мелкая сет¬ка морщин на лице пропала. Исчезли меш¬ки под глазами и желтизна кожи. Лицо ка-ким-то непонятным образом восстановило свой естественный здоровый цвет. Но самое главное — глаза. Они стали не только на¬сыщенно-карими, но и отражали такую си¬лу и блеск, какие были не свойственны Реброву даже в молодости. Майор присел на краешек ванны. А затем снова вскочил, вглядываясь в собственное отражение. Он пытался осмыслить: какие метаморфозы произошли с его организмом? Но потом перестал себя мучить подобными «пустяками». Ведь это было всего лишь тело.
Закончив утренние процедуры, Ребров по¬шел на кухню. Заварил себе, как обычно, чай. Сделав глоток, он впервые, как ни странно, по¬чувствовал настоящий аромат и вкус этой на¬сыщенной воды. В нем проснулся здоровый аппетит. Пошарив в почти пустом холодильни¬ке, он вытащил остатки продуктов и, сотворив из них бутерброды, с удовольст¬вием стал их есть. Впервые за многие годы Ре¬бров с наслаждением позавтракал. Напевая все ту же веселую мелодию, он оделся и отправил¬ся в РОВД отписываться за свой «несанкцио¬нированный героизм».
Ступая привычной дорогой, которой ходил уже столько лет, Ребров все больше убеждался в том, что вокруг него, оказывается, сущест¬вует потрясающий мир, и он сам — частица этого природного чуда. Ребров шел и не чув¬ствовал веса собственного тела. Краски стали намного ярче, насыщеннее, точно с глаз спа¬ла некая мутная пелена. Он видел подлин¬ную, живую, окружающую красоту. Слышал, как в действительности поют птицы. Даже в чириканье воробьев уловил некий незатей¬ливый спор. Он стал понимать этот мир на каком-то невербальном уровне.
Ребров подошел к остановке. Дожидаясь автобуса, он впервые за многие годы обра¬тил внимание на кору дерева, находящегося неподалеку. Тонкие изящные изгибы чередо¬вались с толстыми выпуклыми частями, за¬вораживающе играя светотенью каждой про¬жилки. А все вместе выглядело великолеп¬ным загадочным рисунком, похожим на таинственный лабиринт, прочерченный не¬видимой рукой от корней до самой верхуш¬ки. Целая жизнь внутри, целая судьба сна¬ружи... Сколько всяких событий произошло возле этого дерева и благодаря ему у других существ...
Майор подумал: «Да, каждому определено свое место в этой жизни. И каждый в этой жиз¬ни — многократно судьбоносный элемент... Странно... Поразительно... Почему же эти тай¬ны бытия открылись именно мне?» Этот во¬прос не выходил у него из головы.
В это время подъехал автобус, и перед ним распахнулись двери. «Докажи» — услышал Ре¬бров позад